Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Ясно было, что в бедном сморгонце поселился диббек (злой дух). Диббеки, как известно, бывают разные, но все они влекут человека к чему-либо недоброму. К чему влек нашего сморгонца его диббек, долго оставалось неизвестным, несмотря на все заботливые наблюдения товарищей. Последние решили во что бы то ни стало открыть эту тайну, и наконец-таки это им удалось. Прежде всего заметили, что по субботам диббек как будто оставляет сморгонца и что последний даже в будни, по мере приближения субботы, становится веселее. Потом заметили, что он часто без видимого повода расхаживает за городом и оглядывается на шинок Липы, где он столовался по субботам. Наконец, увидели, как однажды ночью, лежа на скамейке, он во сне неистово целовал подушку, произнося имя Бейлинка. Теперь дело было ясно: диббек влечет сморгонца к Бейлиньке, дочери Липы. А печальнее всего было то, что у Бейлиньки оказался однородный диббек, влекший ее к нему, сморгонцу. Узнав об этом несчастий, Липа принял свои меры безопасности: отказал сморгонцу в субботней еде, строго-настрого запретил дочери показываться сморгонцу на глаза. Но все это ни к чему не повело. Еще хуже стало. Одержимые диббеками устраивали свидания по ночам, за городом. Не помогли ни мольбы матери, ни побои отца, ни заговоры знахарей. Беда! Надоумил Бог Липу обратиться за советом к раввинше — вдове Шейндель, женщине весьма умной и благочестивой Шейндель была стара и хрома и потому из дома никогда не выходила, но, несмотря на это, она знала все, что в городе происходит, что у кого болит, что кого тревожит или печалит, и для всех страдальцев и печальников находила совет и утешение. И вот Шейндель, выслушав Липу, сказала ему: «Не печалься, Липа, тут средство есть, средство верное: выдай Бейлиньку за сморгонца, и диббеки оставят обоих несчастных в покое». Послушались Шейндель, наскоро написали тноим (предбрачный договор), отпраздновали свадьбу, и болезнь как рукою сняло. Никаких припадков особенной грусти или чрезмерной радости, а тем паче целования подушек у сморгонца больше не замечалось. И Бейлинька также совершенно оправилась; в течение четырех лет, прожитых ею с мужем на хлебах у отца, она подарила мужу в два приема четверых мальчуганов; затем они открыли лавочку и жили себе припеваючи. Диббеков как не бывало.
Я передал здесь этот рассказ так, как я его слышал, и предоставляю читателю самому перевести его на современный язык. Слова «любовь» не существовало тогда на еврейском разговорном языке, потому что не существовало понятия об этом чувстве. Мы, правда, каждую пятницу обязательно читали чудный гимн любви — «Песнь песней», где так очаровательно изображается женская красота, так пылко и страстно проявляется любовь, но комментаторы давно уже успели научить нас смотреть на эту песнь как на аллегорию, в которой изображается любовная связь еврейской нации с Богом. Чувство любви, свойственное человечеству на всех ступенях его развития и знакомое также древнему вольному еврейству, было изгнано из жизни евреев диаспоры внешним гнетом, вечным страхом за завтрашний день и тяжелою борьбою за бедное существование; и если в ком-либо это чувство с особенною силою все-таки проявлялось, то на это смотрели как на явление ненормальное, патологическое, психопатическое, или, как тогда называли такие явления, — на «дьявольское наваждение», диббек. Рыцарская любовь, доходящая до самозабвения, готовая на смерть, на преступление, не могла развиться у еврейских юношей описываемой эпохи и по причине своеобразного воспитания, и по причине обязательного брака и раннего его заключения. Мальчики и девочки воспитывались раздельно и различно, первые в хедерах, где проводили все время над книгами, а вторые — в доме или в лавке, где они, мало чему или ничему не обучаясь, служили помощницами своих матерей в торговле или в ведении домашнего хозяйства, так что дети различных полов редко сталкивались и мало понимали друг друга. И не успевали эти разнородные и чуждые друг другу младенцы стать на ноги, физически и умственно окрепнуть, не успевала заговорить в них кровь, как они уже оказывались в объятиях Гименея. На бракосочетание детей родители смотрели как на завершение воспитания последних и вместе с тем как на обоснование их будущей духовно-социальной жизни. Таксе важнее дело считалось невозможным предоставить воле молодых подростков; этим делом занимались родители, наиболее же заинтересованные в нем лица — жених и невеста — тут играли совершенно пассивную роль. Случалось, что жених и невеста видали друг друга впервые под балдахином. Все, что нужно было устраивать: смотрины, сговоры и проч., делалось родителями с помощью специалистов-посредников — сватов. Тут принимали в соображение капитал, вообще материальное обеспечение будущей семьи, но еще выше считались ум, знание, благонравие и благородство — эти качества взвешивались, расценивались, покупались и продавались с аукциона.
Долго ждать с женитьбою детей считалось рискованным: огонь страсти, накопляясь в юноше, может вырваться с бешеною силою и натворить много непоправимых бедствий. Надо было поэтому заблаговременно умерить его, локализировать его в семейном очаге и использовать на богоугодное дело — на продолжение рода. Локализованный же и использованный таким образом огонь стал священным огнем. Семья еврейская была святилищем, и брачное ложе — жертвенником.
По закону Талмуда брак обязателен с восемнадцатилетнего возраста, Бывали, однако ж, в описываемое время и случаи бракосочетания детей тринадцати-четырнадцатилетнего возраста, что дало повод еврейскому бытописателю М.А. Гинцбургу выразиться, что «еврей не знает ни детства, ни юности; из лона матери он переходит в лоно жены». Это, конечно, гипербола, но гипербола эта имела физическую подкладку в современной Гинцбургу эпохе: в начале царствования Николая I распространился слух о готовящемся проекте закона, воспрещающего евреям вступление в брак до достижения совершеннолетия, то есть до двадцати одного года. Этот слух вызвал такой ужас среди литовских и белорусских евреев, что в короткое время переженили всех бывших налицо юношей и детей начиная с пятилетнего возраста. Это время повального эпидемического умопомешательства, известное под именем беголе (переполох), было долго памятно евреям, благодаря последовавшим массовым разводам в течение многих лет.
Но, как ни странен, неестествен, как ни похож был на коммерческую сделку брак молодых людей по выбору
