Александр Петряков - Сальвадор Дали. Божественный и многоликий

Отец Дали был также тверд в своем намерении не допустить того, чтобы его сын жил тут с этой, как он ее называл, «ля мадам». Он даже написал письмо Бунюэлю, где откровенно угрожал сыну физической расправой, если он вздумает тут строить себе жилье.

Влюбленные вынуждены были, по настоянию жандармов, покинуть Кадакес и уехать в Париж. Дали страшно досадовал, что съемки на натуре «Золотого века», которые должны были начаться на скалах родного побережья в апреле, будут проходить без него.

Бунюэлю гнев фигерасского нотариуса не грозил, поэтому он, как и планировал, отправился на родину Дали со съемочной группой, где был и Макс Эрнст, игравший в этом фильме предводителя разбойников. Режиссер взял в массовку местных рыбаков, обрядив их в епископские одеяния, и вся эта киносуета наделала в Кадакесе много шума.

Перед отъездом Бунюэль снял на пленку отца Дали с его женой Каталиной, тетушкой Сальвадора. Любивший театр и кино, зная, что фильм Бунюэля носит антиклерикальные настроения, старый безбожник с удовольствием позировал перед камерой. Благодаря Бунюэлю мы знаем, как выглядел в действительной жизни этот человек, тиранивший художника. В ту пору ему было пятьдесят восемь лет. На этих документальных кадрах отец Дали со сладострастием ест морских ежей, курит в кресле-каталке трубку, ухаживает за садом. Видно, что этот человек привык властвовать, у него крутой характер, и он не спустит обиды никому, даже самому близкому человеку. Видим мы и его жену. Она двенадцатью годами его моложе, но выглядит почти ровесницей, и в ее взгляде нет ничего, кроме испуга.

В Париже Гала заболела плевритом, и для поправки здоровья они отправились в Малагу, на родину Пикассо, чтобы пожить несколько недель на море. В крошечной рыбацкой деревушке под названием Торремолинос стоял на скале прямо над морем странный дом, выстроенный давно каким-то взбалмошным, помешанным на романтике, англичанином. Его приспособили под гостиницу, где и поселились Гала и Дали. Торремолинос оказался райским местечком — море, яростно палящее солнце и заросшее ярко-красными гвоздиками побережье. Здесь Гала опять же не стесняла себя никакой одеждой, ходила в одной коротенькой красной юбочке с обнаженной грудью. Местные относились к этому равнодушно, зато посещавшие Дали поэты и литераторы были шокированы вольным поведением любовницы великого, как величала его малагская пресса, каталонского художника.

Они загорели там до черноты и, весьма довольные отдыхом, вернулись в Париж, заехав на пару часов в Кадакес, чтобы посмотреть, как идет ремонт дома. Они намеревались, несмотря на недовольство отца, провести здесь лето. Плотник постарался, жить там уже было можно. Правда, когда Дали послал фото этого строения своему благодетелю виконту де Ноай, на чьи деньги строился дом, тот не без яда заметил, что если бы Дали не преуспел в живописи, то нашел бы себя в архитектуре. Виконт, надо сказать, очень увлекался садоводством и зодчеством и знал в этом толк.

Глава восьмая

О том, как Дали осенило написать растекшиеся часы, о путешествии в Америку, о примирении с отцом, встрече с Лоркой и о том, как Дали и Гала чудом избежали смерти

Гала решила окончательно порвать с Элюаром после того, как он летом 1930 года заявился в Порт-Льигат со своей любовницей Нуш. Формально развод состоялся в июле 1932 года, при этом Гала признала за собой факт супружеской измены, не стала добиваться раздела денег и имущества, а также того, чтобы ее дочь Сесиль оставалась с ней, — четырнадцатилетняя девочка была отдана на попечение Элюару.

Замуж за Дали она вышла, однако, только в конце 1934 года. Вступить в брак уговорил ее Элюар, к тому времени женившийся на Нуш. Он объяснил своей бывшей жене, что в случае, не дай Бог, смерти Дали она останется ни с чем — все имущество художника, в том числе домик в Порт-Льигате и бесценные картины, достанется фигерасскому нотариусу и его дочери Ане Марии.

Элюар очень любил Галу и готов был на все, чтобы сохранить с ней прежние отношения. Об этом говорят его многочисленные письма к ней уже после развода. Много лет спустя они договорились уничтожить свою переписку, и Элюар действительно сжег письма Галы, она же, вопреки уговору, сохранила его послания. Поэтому мы не можем сказать, что она ему отвечала на его страстные признания, что и двадцать лет спустя после их знакомства в Клаваделе он думает о ней каждый день и продолжает любить по-прежнему.

Элюар в глубине души надеялся и верил, что Гала к нему вернется, во всяком случае, в первое время, до развода. Он полагал, что Дали — лишь очередное увлечение Галы и долго оно не продлится, и, вероятно, поэтому не стал возражать против того, чтобы Гала и Дали поселились в Париже в его новой квартире на улице Бескерель. Но под одной крышей с ними не остался, памятуя о печальном опыте с Максом Эрнстом. Это было то самое «гнездышко», которое Элюар с любовью и большими затратами обустраивал для себя и Галы до роковой для него поездки в Кадакес. Квартира находилась на Монмартре, рядом с храмом Сакре-Кер, и очень скоро гостиная в ней стала мастерской Сальвадора Дали, и в ней запахло маслами, лаками и скипидаром.

Здесь Дали написал одну из самых знаменитых своих работ — «Постоянство памяти». В тот день, вспоминает он, они с Галой собирались пойти в кино, но к вечеру у него разболелась голова, поэтому Гада ушла одна, а он решил пораньше лечь спать. Перед тем как выключить свет, он глянул на незаконченную картину, изображавшую пейзаж Порт-Льигата с обломанной веткой на переднем плане. Он подумал, что тут не хватает обобщающего образа, и вдруг увидел решение! «Я увидел растекающиеся часы: самым жалким образом они свисали с ветки». Художник схватил палитру и, несмотря на головную боль, принялся за работу. Вернувшаяся через два часа Гала была просто поражена и сказала, что «это запомнит всякий, кто увидит».

Картина была показана на персональной выставке Дали в галерее Пьера Колла в июне 1931 года и сразу была куплена американцем Жульеном Леви, близким приятелем Марселя Дюшана, познакомившего его с миром парижской художественной жизни еще в 1927 году. Леви очень интересовался сюрреализмом и приехал в Париж с намерением закупить картины для своей будущей галереи в Нью-Йорке. Он купил бессмертный шедевр Дали всего за 250 долларов и дал картине другое название — «Мягкие часы».

«Эта картина, — писал Дали, — снискала впоследствии оглушительный успех и была не раз продана и перепродана, пока не очутилась наконец в Музее современного искусства. А уж сколько она породила подражаний и копий — не счесть. С черно-белых репродукций списывали ее провинциальные художники, а уж цвет — какой Бог на душу положит. И где только эти копии не вешали! Случалось, и в забегаловках, и в галантерейных лавках».