Пако Тайбо II - Гевара по прозвищу Че

На следующий день, 3 декабря, «мы шли медленным шагом, над головой постоянно кружили самолеты разведки. Ели мы только один раз. Ночью потерялся Луис Кресло. Фидель вполголоса объяснял группе: любой отставший от главных сил должен самостоятельно искать горы Сьерра-Маэстра».

Руководитель бюро «Юнайтед пресс интернэшнл» в Гаване отправил своим партнерам сенсационное известие: «Фидель Кастро мертв». Это был не первый случай передачи дезинформации о судьбе Фиделя ведущими агентствами печати, но данному сообщению выпала честь стать последним, по меньшей мере на ближайшие три года.

Хуан Мануэль Маркес, ушедший на несколько миль от группы перед тем, как она собралась на сухом берегу, присоединился к ней на следующий день. Люди были очень голодны. Эфихенио Амейхейрас вспоминал, что перед уходом на сбор группы они два дня питались от случая к случаю, затем путешествовали автобусом по Мексике и поели только один раз, после этого провели семь дней в море без горячей пищи, только галеты и недоброй памяти апельсины. И ко всему этому теперь нужно было добавить двухдневную прогулку по непроходимому бездорожью.

«Мы вышли ночью и шли до 12.30 дня. Мы сделали привал посреди плантации сахарного тростника. Мы съели много тростника и оставили очень много следов; затем мы шли до самого рассвета». На заре они стали лагерем под открытым небом на плантации сахарного тростника в Алегриа-де-Пио, принадлежавшей американской компании «Нью-Никеро». Че не мог знать, насколько заметным был оставленный ими след. Двое кампесинос, повстречавшиеся с колонной, дали местной полиции точные сведения о ее движении, так что диктатура вполне могла собрать силы и перекрыть подходы к Сьерра-Маэстре. И в это самое время сто сорок человек во главе с полицейскими сидели в засаде на сахарном заводе в Алегриа-де-Пио, всего-навсего в двух милях от пришельцев.

«Мы шли, измученные донельзя нашим походом, который был не таким уж длинным, но очень трудным. Из военной амуниции не осталось ничего, кроме винтовок, поясов с патронами и нескольких промокших коробок с патронами. Наши медикаменты пропали, большая часть рюкзаков была оставлена позади, в болоте.

Большинство бойцов стерло ноги новыми ботинками. Но новые ботинки и сбитые ноги были не единственными нашими врагами. К рассвету пятого числа немногие из нас были в состоянии сделать лишний шаг. Люди все больше слабели; они делали короткие переходы и просили о длинных привалах. Именно поэтому было решено сделать привал рядом с плантацией сахарного тростника в чахлой рощице неподалеку от высокой горы. В то утро большинство из нас уснуло».

Пролетевший самолет должен был послужить для них предупреждением, но мятежники были настолько неопытны, что некоторые из них продолжали резать тростник, несмотря на то, что самолеты уже гудели над головами.

Че в это время пытался облегчить боль в стертых ногах товарищей. Рене Родригес так рассказывал об этих событиях: «Че возился со мною, накладывая мертиолат на мои ноги, облепленные засохшей грязью. Он был хорошим революционером, но паршивым доктором». «Кажется, я помню последнюю процедуру, которую провел в тот день. Товарища звали Умберто Ламотте, и этот день оказался последним в его жизни. Я до сих пор помню усталое и обеспокоенное выражение на его лице, когда он, держа в руках ботинки, которые уже не мог надеть, хромал от палатки скорой помощи к своему посту».

В 4.30 пополудни Че присел рядом с Хесусом Монтане. «Мы сидели вдвоем, прислонившись к стволу дерева, и разговаривали о наших детях. Мы ели наши скудные дневные пайки — по полсосиски и паре галет, — когда раздался выстрел и через считанные секунды — по крайней мере, в нашем подавленном настроении так казалось — на людей обрушился град пуль». «Не понимаю, каким образом хоть кому-то из нас удалось выбраться оттуда», — недоумевал позднее Эфихенио Амейхейрас.

Близость смерти не располагает к рациональности. И в памяти участников запечатлелись наиболее абсурдные моменты, бессвязные обрывки воспоминаний.

«Я не знаю, в каком порядке и как происходили события. В памяти все покрыто туманом. Я помню, как в разгар стрельбы ко мне подошел Альмейда и спросил, какие есть приказания, но не было никого, кто мог бы их отдать. Как я узнал позже, Фидель тщетно пытался собрать людей вместе на близлежащей плантации сахарного тростника, до которой можно было добраться только преодолев ограду. Все началось слишком уж неожиданно, слишком уж сильным был огонь. Альмейда снова принял на себя командование группой.

Именно тогда один товарищ уронил к моим ногам сумку с боеприпасами. Я указал ему на это и хорошо помню его ответ: «Сейчас не до боеприпасов»; с искаженным от страха лицом он опрометью бросился к посадкам тростника.

Пожалуй, это оказался первый раз, когда мне пришлось сделать практический выбор между профессией медика и обязанностями революционного солдата. У меня был рюкзак, полный лекарств, и сумка с боеприпасами; вместе они были слишком тяжелы для меня. Я схватил боеприпасы, бросив рюкзак, и рванулся через пустошь к тростникам. Я отчетливо помню Фаустино Переса; он, опустившись на одно колено у межи, стрелял из автомата. Рядом со мной к посадкам бежал товарищ, которого звали Альбентоса. Нас, как и остальных, накрыло огнем: я почувствовал, как что-то сильно ударило меня в грудь и в шею. Я приготовился к смерти.»

Пуля попала в мешок с боеприпасами и рикошетом нанесла Че удар такой силы, что тому показалось, что у него поражено горло. Он прислонился к дереву, готовый умереть. «Альбентоса, у которого изо рта и носа хлестала кровь из-за огромной раны от пули 45-го калибра, выкрикнул что-то вроде: «Они убили меня» и начал палить, как безумный, неведомо куда. Именно в тот момент никого видно не было».

Че, собравшись с силами, сказал Фаустино Пересу: «Меня е..нуло». Хотя Перес и ответил ему, что все в порядке, Гевара смог прочесть в его глазах, что «с ним покончено».

«Я тут же принялся соображать, что лучше всего будет умереть именно тогда, когда кажется, что все потеряно. Я вспомнил старый рассказ Джека Лондона, где главный герой прислоняется к дереву и готовится с достоинством закончить жизнь, когда понимает, что ему суждено замерзнуть насмерть в дебрях Аляски. Это единственная картина, которую я могу восстановить в памяти».

Че услышал за спиной голос, призывавший их сдаться. В память ему врезался ответ одного из бойцов (позже приписанный Камило Сьенфуэгосу): «Здесь никто не сдается, черт возьми!»

«Появился Понсе, взволнованный и задыхающийся, с раной от пули, которая, очевидно, прошла через его легкое. Он сказал мне, что ранен, а я весьма безразлично показал ему, что тоже ранен. Он потащился в заросли, вместе с ним несколько невредимых товарищей. На мгновение я остался один и растянулся в ожидании смерти. Тут ко мне подошел Альмейда и, подбадривая, заставил идти дальше, что я и сделал, несмотря на боль, и мы вошли в заросли тростника».