Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
Светлана была польщена. Её распирали чувства, которыми она хотела поделиться с подругой. Во время урока она не выдержала, вынула из портфеля газету со статьей «Письма с фронта» и дала почитать Марфе. Та читала её украдкой, пряча под партой. Но в статье таилась опасность. Светлана, знавшая характер отца, не пощадившего даже членов своей семьи – Яшину жену, Сванидзе, Реденса, – испугалась за Каплера. Она понимала, чем это ему грозит. Под Новый год Каплер вернулся в Москву, она встретилась с ним и, предчувствуя беду, умоляла его больше не видеться и не звонить ей. Они расстались.
Светлана продержалась до конца января. Эти недели, признался ей через двенадцать лет Каплер, он не покидал гостиницу, лежал на диване и глядел на телефон, ожидая её звонка.
Любовь придаёт силы. Светлана не выдержала и первой позвонила ему. Всё закрутилось заново, приводя в ужас домашних, няню и гувернантку Александру Накашидзе, для того и приставленную, чтобы контролировать девушку и по необходимости вразумлять. Ежедневные разговоры по телефону между влюблёнными длились не менее часа, они прослушивались (оба об этом знали), но тем не менее их невозможно было разлучить. Попытки гувернантки воздействовать на Светлану были безуспешными, а насильственно запретить общение было не в её власти. Подростки, когда вспыхивает первая любовь, готовы на любые безумства…
«Ах, эта девушка меня с ума свела!» – Каплер потерял голову
Тогда решили образумить или припугнуть Каплера. Он-то, в отличие от ребёнка, должен понимать, чем заканчиваются опасные игры. Полковник Румянцев, правая рука генерала Власика, позвонил ему и мягко посоветовал убраться из Москвы в какую-нибудь командировку.
Когда звонит полковник НКВД, не принято бросать трубку. Безумный Каплер решился на безрассудный поступок – перед тем как положить трубку, он послал полковника к чёрту. Он лез на рожон. Конечно, его можно было арестовать или подстроить катастрофу, как в случае с Камо, или самоубийство, как в случае с Есениным, – средств убирать неугодных множество: дай отмашку – специалисты из НКВД оформят несчастный случай, и комар носу не подточит. Но Сталин, опасаясь за душевное состояние дочери, не хотел прибегать к крайним мерам. Впервые он не знал, как ему поступить, и решил ждать, надеясь, что она перебесится, сама образумится и одумается.
Весь февраль они ходили по театрам и гуляли по ночной Москве. Накануне её дня рождения Люся подарил ей старинный эмалевый кулон: зелёный лист с жучком – на следующий день распираемая от гордости Светлана показала его подруге. Наконец, грянуло 28 февраля, день рождения Светланы.
Им хотелось побыть где-нибудь вдвоём и отпраздновать день рождения (Светлана настолько была одинока, что ни одного родственника рядом с ней в этот день не было), но ничего они не могли придумать: в военной Москве не было кафешек, а в гости прийти друг к другу они не могли.
Света вспомнила о пустующей квартире Васи возле Курского вокзала, от которой она имела ключи. Они пришли туда втроём в сопровождении Климова, растерявшегося от неожиданно изменившегося маршрута. У него не было инструкций, и он не знал, как действовать в непредвиденной и нелепой ситуации.
Безумие свершилось. Втроём они вошли в квартиру. Света и Люся прошли во вторую комнату, охранник деликатно остался в первой. Они молча стояли посреди комнаты и целовались при настежь открытой двери, а в смежной комнате сидел на стуле испуганный «дядька», делая вид, что читает газету, и мучительно вслушивался, пытаясь что-либо уловить, содрогаясь от мысли, какое наказание он получит от генерала Власика за недосмотр. А они целовались. Слёзы накатывались им на глаза, оба знали: эта встреча последняя – целования им не простят!
Каплера арестовали 2 марта. Он сложил уже вещи и собирался уехать в Ташкент на съёмки фильма по его сценарию о белорусских партизанах, и, кто знает, успей он удрать из Москвы, его бы не тронули, но случилось то, к чему всё шло, начиная с 8 ноября. Его отвезли на Лубянку, обвинили в связях с иностранцами – при его профессии отрицать это было бессмысленно (он знал всех аккредитованных в Москве иностранных корреспондентов) – и наградили пятью годами лагерей по стандартному обвинению, в котором ни полслова не было сказано о дочери Сталина.
Утром 3 марта, когда Светлана собралась в школу, в кремлёвскую квартиру неожиданно приехал отец – в эти часы он обычно спал, но ярость сделала своё дело, он ворвался в комнату дочери с бешеным взглядом, под которым няня приросла к полу, и, задыхаясь от гнева, потребовал: «Где, где это всё? Где все эти письма твоего писателя?»
Он уже выслушал доклады Климова и Накашидзе, прочёл стенограмму первого допроса Каплера (генерал Власик лично присутствовал при дознании), проглотил распечатки телефонных разговоров и, хлопая себя по карманам, кричал: «Мне всё известно! Все твои телефонные разговоры – вот они, здесь! Ну! Давай сюда! Твой Каплер – английский шпион, он арестован!»
Он сказал самое главное, что хотел сообщить ей: Каплера для неё больше нет! Она молча достала из письменного стола и передала отцу его записные книжки, наброски рассказов, письма и фотографии и длинное грустное прощальное письмо, которое он вручил ей в последнюю встречу, предчувствуя, что она станет для него роковой. Но она не собиралась от него отступать.
– А я люблю его! – осмелилась произнести дочь, вызвав новую вспышку гнева.
– Любишь! – выкрикнул отец и впервые в жизни влепил ей две звонких пощёчины («впервые в жизни» написала Светлана, хотя Николаев, её одноклассник, вспоминал, что впервые она получила пощёчину за откровения в своём дневнике о чувствах к Грише Морозову).
Этого показалось ему недостаточно, и, чтобы сломить дочь, дерзко ответившую ему, он унизил её, нашёл самые больные слова, наиболее чувствительные для девочек-подростков, не уверенных в себе и не знающих своей будущей женской силы:
– Ты бы посмотрела на себя – кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура! – закричал он, дико сверкая глазами. Выплеснув гнев и немного остыв, он ушёл в столовую, забрав бумаги, переданные ему дочерью, чтобы самолично их изучить.
Лучше бы он её вновь ударил
