Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
Каплер почувствовал её неловкость и, желая сделать ей комплимент, заверил, что она неплохо танцует (вряд ли это соответствовало действительности: ей не у кого было брать уроки). Но ей так одиноко было в тот вечер и так хотелось сердечного дружеского тепла, что доброе слово, сказанное из вежливости, вызвало прилив нежности. Ей захотелось закрыть глаза и приклонить голову к его груди, неожиданно ставшей родной.
«Что вы невесёлая сегодня?» – спросил он, не подозревая, что невинным вопросом совершенно случайно попал в яблочко, угодил в уязвимое место. Достаточно было одного душевного доброго слова, чтобы Светлану прорвало на откровения…
Восьмого ноября застрелилась её мама (более полугода, как Светлана уже знала страшную правду), и в этот день исполнилась десятая годовщина её смерти. Василий о маме в пылу застолья не вспомнил… В этот роковой день Светлана раскрыла сердце малознакомому человеку, казавшемуся ей умным и добрым, она говорила безостановочно, что ей скучно и одиноко в доме, в котором никто её не понимает, о брате, с которым ей неинтересно, и, главное, о тягостном юбилее, десятилетней годовщине со дня смерти мамы, которую все позабыли: и брат, и отец…
Каплера потрясла её искренность. Гремела музыка, одна пластинка сменяла другую, а они не могли уже оторваться друг от друга, держались за руки, делая вид, что танцуют, и разговаривали. Их неудержимо потянуло другу к другу, в опасный водоворот любви, загубивший не одну жизнь. Любовь принцессы и трубадура только в сказке завершается счастливо.
Через несколько дней Каплер вылетал в Сталинград. Оставшиеся до отлёта дни заполнены были встречами. Им было нелегко видеться при образе жизни Светланы, ограниченном кремлёвскими стенами, вне которых, куда бы они ни шла, за ней неотступно следовал «дядька». С 1940 года им был Михаил Климов.
Каплер, чтобы преждевременно не нарываться на неприятности, тактично поджидал её после школы в подъезде соседнего дома, а затем они шли в Третьяковку, в театры, на «Синюю птицу» и «Пиковую даму», и, хотя Каплер терпеть не мог оперу (он признался в этом Светлане), у них была возможность общаться, гуляя по фойе. На небольшом отдалении по заснеженным улицам повсюду за ними следовал «дядька», обескураженный непредвиденной ситуацией, не регламентируемой инструкцией. Они знали, что он обязан докладывать обо всём генералу Власику, и тем не менее его игнорировали. Если его присутствие за их спиной неизбежность, с ней надо смириться и воспринимать с чувством юмора. Разве может Земля попросить Луну перейти на другую орбиту, а человек попросить свою тень дать возможность побыть ему одному?
Каплер понимал, что он ходит по лезвию бритвы. В отличие от Светланы он знал, как исчезали литераторы: Пильняк, Кольцов, Бабель, Мандельштам и тысячи других, менее известных. Он осознавал, что после донесения «топтуна» наутро рискует проснуться не в гостинице «Савой», а в подвале Лубянки, но ничего не мог поделать со своим чувством, любовь оказалась сильнее здравого смысла и инстинкта самосохранения. Он вежливо здоровался с охранником Светланы, следующим за ними по пятам, иногда останавливался и давал ему прикурить, даже перебрасывался с ним парой-другой слов – и возвращался к Светлане, поджидавшей его в нескольких шагах.
Когда папе Сталину доложили, что дочь встречается с взрослым мужчиной, ему это не понравилось. Конечно, он помнил себя в возрасте Каплера и дочь в возрасте Нади, но то Он, а то Каплер, и время в восемнадцатом году было иное: военный коммунизм, отрицавший институт брака и воспринимавший семью как отрыжку буржуазного прошлого. То время – бенефис сексуально раскрепощённых Елены Стасовой, Инессы Арманд и Александры Коллонтай – кануло в лету. В новые времена советским девочкам голые коленки стыдно показывать. Канкан танцуют на загнивающем Западе.
Жена Жданова высказалась однажды об Эренбурге, авторе «Падения Парижа» (1941): «Илья Эренбург так любит Париж, потому что там – голые женщины». А что? Может, права была жена члена Политбюро? И Франция не капитулировала бы за шесть недель перед вермахтом, если бы француженки не сверкали коленками?
Но нет сейчас у Сталина времени, чтобы с дочерью разобраться: в Сталинграде каждый день войны грозит стать решающим, а без его указания никто не смеет взять Каплера за шиворот. Но и как папе-Сталину вести себя с повзрослевшей дочерью? Не сажать же на гауптвахту! Он намекнул ей недовольным тоном, что она ведёт себя недопустимо для своего возраста (он хотел сказать – для дочери главы государства). Но, после того как Светлана узнала правду о смерти матери, в её душе что-то надломилось, культ личности отца дал трещину. Она не вняла предостережению и впервые в жизни проигнорировала его мнение.
Папа Сталин… Я тоже был отцом повзрослевшей дочери и понимаю, что бывают моменты, когда отцовская власть бессильна и, пересилив себя, надо смириться и молить Бога: если суждено дочери совершить ошибку, то пусть она не будет фатальной и пусть душевная рана, если суждено её получить, заживёт быстро. Наверно, мы обманываем себя, когда говорим, что употребляем отцовскую власть ради дочери (дочерей), нет – всё делаем для себя, для удовлетворения отцовского эго. Нелегко смириться с тем, что дочь выросла и принимает самостоятельные решения, отличные от родительской воли. Папа-Сталин, никому не прощавший непослушания, привыкший к безоговорочному повиновению (сыновья не смели ему перечить – а Вася, писала Светлана, даже будучи генералом, его как огня боялся), нашёл в себе силы, чтобы сдержать гнев и не отдать распоряжение немедленно скрутить литератора в три погибели.
А Каплер всерьёз занялся Светланиным образованием и приносил ей книги, которых не было в её домашней библиотеке. За хранение некоторых, официально неопубликованных и перепечатывавшихся на машинке, за роман Хемингуэя «По ком звонит колокол», который он дал ей почитать, или за стихи опальных поэтов – Ахматовой, Гумилёва, Ходасевича – вполне можно было угодить в лагерь. Подаренная Каплером «Антология русской поэзии от символизма до наших дней», испещрённая пометками рядом с его любимыми стихами, на долгие годы стала настольной книгой Светланы. Но она же была вещественным доказательством его антисоветской деятельности. Статью в зависимости от пожелания вождя подобрать несложно: расстрел или десять лет лагерей. Что возжелаете, Иосиф Виссарионович, для счастья любимой дочери?
Каплер наконец-то уехал в Сталинград, и вскоре в «Правде» появилась его статья, в которой в форме письма некоего лейтенанта Л. к любимой девушке (имя автора легко расшифровывалось – Люся) рассказывалось о Сталинградской битве. Лейтенант Л. вспоминал, как он гулял с
