Татьяна Лиознова - Валентин Свининников
В ряде эпизодов, которые должны были расположить к Шиндину зрителей сердечно, появился и эпизод его встречи с известным певцом. Для чего он мне понадобился? Как подтверждение простодушия героя, ибо только простодушием я объясняю те выкрутасы и “фортели”, на которые он решается и которые граничат иногда просто с безнравственностью. То, как он, например, пытается представить свою жену коллегой по работе, сослуживицей, и, крякая, кашляя, опасаясь, как далеко это может зайти, всё-таки играет в сцене ухаживания за ней Семёнова, ибо не может подвергнуть свой “гениальный” замысел краху. Но ещё “чуть-чуть”, и замысел скатится в полую безнравственность. И сделай Семёнов ещё хоть один шаг на пути к “штурму” Аллы Ивановны, Лёня сам вынужден был бы разоблачить собственную аферу. Вот почему в его глазах беспокойство. То, что он вытворяет, не безболезненно для него, но, по существу, на это он идёт не от цинизма, а из простодушия. Хочу особо подчеркнуть – именно из простодушия! Ведь наша жизнь год от года становится всё сложней, это жизнь ХХ века, где не так уж много простодушных людей сохранилось, а те, которые ещё не окончательно исчезли, подвергаются нашим нападкам и насмешкам, хотя эта черта – замечательная… И всё-таки наступит момент, когда с Лёни спадает шелуха. Кстати, в этот момент и Девятов – Яковлев прожил огромную жизнь на наших глазах, исследовал в ней весьма существенные для себя пружины, заново понял главное не только в собственной ситуации, но и в этом парне. Когда Девятов подходит к Лёне Шиндину в тамбуре, в тот момент, когда он, Шиндин, разорвал акты и тем самым подвел некую черту в своей жизни, Лёне веришь, у него другое лицо в этот момент, другие глаза, очень грустные, как у побитой собаки, – это другой человек. Вместе с этими злополучными актами он выбросил что-то, что служило ему как костыли, как подпорки, хотя лучше бы он обходился без них. Но, вероятно, без этого он не мог решиться на поступок, сделать какой-то серьёзный в жизни шаг. Мне нужно было, чтобы на наших глазах, не за кадром, произошли эти моменты пробуждения, проявления подлинного характера, личности Лёни Шиндина.
…Песня К. Орбеляна “Шум берёз”… Эта песня мне давно нравилась. В ней есть то, что вызывает образ Родины. Ведь все персонажи нашей киноистории отнюдь не родственны друг другу. У каждого своя правда. Или правдёшка. Даже собственная жена вдруг на глазах у всех разводиться собирается – нормально ли это? Песня выявляет то одинаковое, что в них есть, – людей, у которых есть Родина, которые все русские, советские… Только пьяненький Семёнов её не слышит. Но её слышит Девятов с его большими трудолюбивыми руками и честной душой. Её слышит Нуйкина, с её гибкой “философией”. Но и она обращает песню к себе, задаёт себе вопрос: “А что же я в этой ситуации?” Песня обращена к каждому из них…
Вот я, например, очень люблю музыку и, когда чувствую в людях эту черту, знаю, мы обязательно поймём друг друга. Вот я и подумала, а Девятов любит музыку? Конечно любит, и особенно песни. Я очень хорошо себе представляю, как после того, что Девятов ему сказал: “Передайте Егорову, чтобы он обязательно со мной связался”, Лёня и Алла будут “на седьмом небе” от того, что приобрели в его лице единомышленника, от того, что борьба только начинается, от ощущения, что одержали нравственную победу, – вот, вероятно, потому они от радости пойдут домой пешком, прямо по шпалам, и всю дорогу будут петь.
Для подтверждения той же мысли о простодушии нашего героя, мы решили, что Лёня должен столкнуться в тамбуре с кем-то из известных певцов, которому он, ничуть не стушевавшись, в порыве своего искреннего восторга пропоёт куплет из наиболее известной его песни. Например, “Не исчезай из жизни моей…”
Леонид Куравлёв известен как комедийный актёр. А как раз в этой работе мне нужно было открыть в нём способности к драматизму, способности не прятаться за характерностью, за обаянием. Я считаю своей задачей в каждой картине не повторять того, в чём актёр уже проявился и к чему зритель уже привык. И вот один из примеров: для Леонида Куравлёва роль Шиндина в фильме “Мы, нижеподписавшиеся” была совсем непростой, необычной, ставящей перед ним новые актёрские задачи. И я очень рада, что он сыграл эту роль, что теперь моему брату-режиссёру да и зрителям будет ясно, что этот артист может сыграть нечто большее, нежели простую комедийную роль.
Таким образом, в каких-то героях мне нужно было открыть смешное, а в каких-то, наоборот, драматическое, что, повторяю, шло от желания сделать из пьесы фильм. Фильм, с моей точки зрения, объёмнее пьесы, потому что жизненность кинематографических образов включает в себя не только то, что герои совершают, но и то, что они думают, и то, как они себя ведут, когда не говорят, когда молчат, а то и как они спят. Например, в “Семнадцати мгновениях” Штирлиц у нас спит, и то, как он спит, – очень важный штрих в его характере. То есть в то, что создаёт кинематографический образ, входит значительно больше компонентов, и все они призваны нести определённую смысловую нагрузку в кинопроизведении, поскольку понадобились режиссёру в процессе художественной настройки фильма.
Мне чрезвычайно близко искусство простое, ясное, представляющееся, кажущееся чем-то само собой разумеющемся, что мог бы сотворить каждый, потому что оно создано для всех, то есть искусство “универсального пользования”, которое интересно и всем, и немногим. С моей точки зрения, фильм прежде всего должен вызывать в зрительном зале отклик, непосредственную реакцию, его события должны казаться настолько близкими, чтобы до них
