Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

Маруся должна была ехать сговориться со священником.

В бурю и грозу

Сбирает Ираклий дружины,Полки удалые свои…Вставайте, хевсуры!Тушины и пшавы уже на пути…

Было пасмурное утро в конце октября. Фонари еще тускло сверкали в тумане, отражая свой блеск на сырых плитах тротуара. Серые облака уже начинали редеть и подниматься выше. Я усадил Марусю в поезд и, сам не зная, где потерять время, пошел в батарею. На бригадном дворе все еще было тихо, но, поднимаясь по лестнице, я уже услышал шум и оживление в нашей казарме. «Еще рано, – подумал я, – а наши уже встают».

На лестнице меня встретил фельдфебель Ивко:

– Ваше высокоблагородие! Только что были в батарее начальник артиллерии, хотели повидать вас. Нашей батарее объявлена моби лизация. Вы назначены командиром. Генерал Хитрово только что вышел в 4-ю батарею, вы его успеете догнать.

Вне себя от изумления, я турманом слетел по лестнице. Против казармы 4-й батареи я нашел генерала, разговаривавшего со старым чернобородым фельдфебелем батареи, которой когда-то командовал.

– Ваше превосходительство!

– Ну вот, милейший Иван Тимофеевич, поздравляю вас с походом. Ввиду волнений в Финляндии, мобилизован сводный гвардейский отряд генерала Щербачева: преображенцы и павловцы сведены в батальон, им придается наша батарея, и вы назначаетесь командующим.

– Я? А полковник Шульман?

– Он заболел.

– Но ведь я самый младший!

– Кому же, как не вам – вам и карты в руки!

– И на законном основании?

– На самом законном… Командующим батареей со всеми правами… Вы получите пополнение от всех гвардейских батарей и через 24 часа должны быть на Финляндском вокзале. Пока мобилизуется Гвардейский корпус, на вашем отряде лежит ответственность за защиту столицы.

Какая неслыханная честь! Какая радость!

Я лечу в канцелярию. Шульман уже сидит на своем месте, дымя толстой сигарой и тупо вперя взор в пространство. Его никто не замечает, и он ничего не видит – ни дать, ни взять Диоген при осаде Синопа. Офицеры уже начинают собираться.

– Ваше высокоблагородие, – обращается ко мне старший писарь Кондрашов, – вы изволите назначить заведующего хозяйством под поручика Стефанова, мы сейчас отправляем его в банк за деньгами. С ним поедет Мощенский, а вам надо подписать ему доверенность, и вот этот лист.

– А это что такое? – спрашиваю я, машинально подписывая требование.

– Это подъемные: вам, как командующему причитается… – он назвал колоссальную сумму. – Вот это им, как заведующему хозяйством; это подпоручику Сергиевскому, как делопроизводителю, это – остальным господам офицерам.

– Да ведь это целый капитал!.. И его не потребуют обратно?

– Никогда. Вот закон, – Кондрашов подчеркивает ногтем статью закона.

Господи! Как благодарить Тебя за все?!

Когда шесть лет назад я вступил в должность заведующего хозяйством, я не имел ни копейки долгу. Демидов, передавая мне хозяйство, удержал кое-что, затраченное им на экипировку офицеров, которые накануне парада не имели нужного снаряжения и обещали вернуть все из «полугодового» – так называлось пособие, выдававшееся гвардейцам сверх жалованья. Сумма эта была умеренная, но далека от того, чтоб уменьшаться: она росла с каждым годом.

В самый момент сдачи, едва я вышел из канцелярии с карманами, набитыми деньгами на уплату счетов – поставщики должны были явиться на днях, – около конюшни я наткнулся на полковника Андреева.

– Иван Тимофеевич, Иван Тимофеевич! – закричал он мне издали, – одно слово. Ивко, ты ступай наверх, я сейчас приду в канцелярию.

– Что прикажете, господин полковник?

– Я только что видел в руках у вас целую кучу бумажек. Хочу попросить вас на несколько дней выручить меня пятьюстами рублями.

Итак, у меня уже почти ничего не остается для расплаты по счетам.

– Не беда, ваше высокоблагородие, – утешал Кондрашов, через недельку выпишем новые.

Прибавка содержания в 30 р. в месяц не спасала меня от нависшей опасности. Откуда мог я пополнить недостающие суммы? Все время обращались ко мне уже не только офицеры, но даже солдаты, просившие по трешке на дорогу в отпуск. Как мог я отказать им, одалживая другим сотни? Каждый месяц я вкладывал обратно, что мог. В конце года туда же летело полугодовое. Я брал несколько сот из заемного капитала – все шло туда же… И что же? Бедняга Андреев перед смертью завещал жене в первую очередь ликвидировать заем, сделанный им пять лет назад… Мне стыдно было брать эти деньги от молодой вдовы, со слезами благодарности протягивавшей мне эту сумму. Но проклятая яма все шире и шире разверзалась у меня под ногами.

В этот момент она достигала двух с половиною тысяч. Я упорно верил в спасение, но не видел его. И вот мне сваливается с неба сумма, которая оставляет мне еще полторы тысячи!

Мою радость разделяли и писаря. Они видели и знали все. С невыразимым восторгом сдал я денежный ящик Стефанову, в то же время предупредив его о грозящей опасности.

– Т-т-ты не беспокойся, – возразил он, смеясь. – От меня-то уж не выцарапают ни копейки.

…Как пронеслись эти 36 часов, я уже не могу вспомнить. Во всей войне самое тяжелое – это мобилизация: раздача обмундирования, амуниции, ручного оружия, прием людей и лошадей. Мне было стыдно: мои старшие братья, старые командиры, приводили мне своих… Наконец, все было готово!

В четверть часа мы могли выйти строем из ворот бригадного двора. В эту минуту пришло приказание задержать батарею до нового распоряжения.

С какой радостью я помчался, чтоб отдохнуть и поделиться новостями!

Маруся уже ждала меня на квартире. Она сразу же получила мою просьбу переехать ко мне совсем, вместе с Машей, и обе привели все в блестящий порядок. Не зная, когда я вернусь и вернусь ли когда-нибудь, я отдал ей все деньги и просил ее оставаться полной хозяйкой в мое отсутствие. Милого, доброго священника она уже не застала. Он погиб со всей семьей, переправляясь через Волхов на новом месте своего назначения… Но теперь я всегда найду священника, который нас повенчает, вопрос лишь во времени! Ты моя!

– Заинька мой, я так счастлива с тобою, – повторяла Маруся. – Я ничего не хочу для себя!

… Стук в дверь, звон шпор в передней…

– Ваше высокоблагородие, батарея выступает на Балтийский вокзал! Извольте прочитать. – Вестовой сует телеграмму.

ФИНЛЯНДИЯ ПРИНЯЛА ЦАРСКИЙ МАНИФЕСТ – ОТРЯДУ СПЕШНО ГРУЗИТЬСЯ НА БАЛТИЙСКОМ ВОКЗАЛЕ, ВОССТАНОВИТЬ СООБЩЕНИЕ С ГОСУДАРЕМ В ПЕТЕРГОФЕ И ИДТИ НА ОРАНИЕНБАУМ. КРОНШТАДТ ГОРИТ – КОМЕНДАНТ ОКАЗЫВАЕТ ОТЧАЯННОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ С ТРЕМЯ РОТАМИ ПЕХОТЫ ПРОТИВ ДВАДЦАТИ ВЗБУНТОВАВШИХСЯ ЭКИПАЖЕЙ, – К НЕМЕДЛЕННОМУ ИСПОЛНЕНИЮ…