Иван Беляев - Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева

Боже! Что я готов был бы отдать в эту минуту, чтоб назвать ее своей!

– Я думал, что вы сошли в Лигове, – начал я.

– Я еду в Дудергоф, но мне пришлось сойти с площадки: там стоит один молодой офицер с очень развязными манерами, а в вагоне слишком душно.

– Ради Бога, простите, может быть, и я мешаю вам.

– Нет, не-ет! – она улыбнулась моему замешательству. – С вами мне не страшно, хотя я и вижу вас в первый раз.

Лед растаял… Через минуту мы уже болтали, как старые друзья… Вечерело. Солнце медленно заходило, и вечерний сумрак стал сгущаться. Мне казалось, что все туманится и плывет перед моими глазами; я видел только чудную, стройную фигуру, прозрачное личико, вьющиеся локоны и милые, чистые глаза, смотревшие на меня так, как до сих пор не смотрела ни одна женщина.

Когда поезд затормозил на Дудергофской станции, я не сумел еще выбрать минуту, чтоб спросить ее имя и адрес. Я успел только назвать ей свою фамилию и горячо поблагодарить ее за милое общество. Когда она скрылась, я долго смотрел ей вслед, пока она пропала в ночном сумраке подле одной из дач по большому шоссе.

Когда я пришел в наш барак и очутился в общей комнате, все офицеры сидели за картами. Мои щеки горели и сердце билось, как будто хотело разорваться.

– Ваня, что с тобой? Мы тебя таким еще не видали!

– Дети мои! Не судите меня строго… Я влюблен!

– Вот так чудо! В кого же?

– Я имени ее не знаю и не желаю знать!

– В прекрасную незнакомку! А где она живет?

– Если б я знал…

– Что ж ты будешь делать?

– Сяду на коня и буду рыскать по окрестностям, пока не найду. И вы все тоже будете помогать мне.

– Идет! Идет! Эй, вестовые, коней! Едем все до одного искать Ванину невесту!

Прошло две недели, но все поиски оказывались напрасными…

– Ты хоть бы имя у ней спросил, – с сокрушением повторял Стефанов.

– Но я постеснялся!

– Дурень ты, дурень! Какая барышня обидится, когда видит, что ею заинтересовались…

Как-то раз мы все снова сидели за картами. Я редко принимал участие в игре и то лишь тогда, когда меня сажали за болвана. В разгаре игры кто-то спустился сверху и шепотом вызвал меня.

– Господин штабс-капитан, господин штабс-капитан!

Это был недавно прикомандированный к дивизиону портупей-юнкер Сергиевский, серьезный и скромный, стеснявшийся вмешиваться в офицерские разговоры, но живо интересовавшийся всем происходившим. Сегодня он был за дежурного офицера.

– Что скажете?

– Я нашел ее!

– Кого? Лошадь? (У нас пропала кобыла.)

– Нет… барышню!!! – Все бросили карты и собрались вокруг рассказчика, который продолжал с таинственным видом: – Я слышал разговоры и знаю все. Все свободное время я бродил по Дудергофу и наводил справки, не знает ли кто стройную блондинку, которая живет где-то на шоссе недалеко от станции. Наконец я наткнулся на кадета Николаевского кадетского корпуса, который живет с матерью, вдовой богатого генерала, и посулил ему кое-что за находку. Он уже бросил корпус и только и делает, что бегает за барышнями… Он узнал все. Находится она в доме Иголкина, что на шоссе; иногда катается по озеру с подругой, дочерью хозяина, иногда ездит в Петербург или носит письма на станцию. Она провожала брата, судового механика, который уехал в Порт-Артур, и теперь, кажется, ждет письма, чтоб вернуться домой. Держится в стороне и ни с кем не гуляет.

– Она и есть! Спасибо вам, Сергиевский!

– Вы ее встретите на бульваре между ее дачей и Дудергофским вокзалом.

– Спасибо, тысячу раз спасибо, милый Борис Николаевич!

– Слушай, Ваня, – говорил Стефанов – он слегка заикался. – Ты гораздо старше меня, но в этих делах ты новичок. Все действуешь по старому уставу. Пойдем вместе, я все сделаю тебе как следует. Только ты не мешай.

На другой день – это была суббота – мы со Стефановым уже на бульваре… Нет никого… Навстречу моя барышня с письмом. Она… Нет, не она…

– Не зевай, Ванька, прозеваешь, не поправишь!

– Не она… – мы поравнялись… – Она!

– Дурень, беги за ней, извинись, что не узнал! Я догоняю…

– Ах, здравствуйте! А я вас сразу не узнала.

– Позвольте мне представить вам этого чудака, – говорит по доспевший Стефанов, – ничего не боится, а с барышнями робеет. Ну а теперь представляй ты меня.

– Не нужно, я и так уже с вами познакомилась. А меня зовут Маруся.

– Вы на почту?

– Нет, я уже оттуда. Получила письмо.

– Так пройдемтесь немного вместе. День свободный, скоро на вокзале заиграет музыка.

– Ну хорошо. Я тоже свободна, а дома скучно. А где Стефанов? – спросила Маруся.

– Отстал… Наверно, прямо пошел на музыку. Хотите вернуться?

– Нет. Мне очень хорошо. Мне кажется, что мы с вами уже давно знакомы.

– Теперь мы уже не расстанемся… никогда!

– Но как же… – она вздохнула. – Ведь я не могу быть вашей женой!

– Почему же?

– Мои родители…

– Разве они преступники?

– Нет, о нет! Они честные, хорошие люди. Но совсем, совсем простые. Отец – лесник в богатом имении близ Вольмара. У матери, кроме меня, сын в Порт-Артуре и две дочери. Старшая – красавица, замужем, у нее трое детей. Сама я хорошо кончила четырехклассное училище, но дома сидела на камушке в лесу, вязала на спицах и приглядывала за поросятами. Только здесь я увидела, как живут люди.

– Но ведь вам только шестнадцать лет – за два года вы пройдете со мной все, что необходимо для жизни.

– О, я люблю ученье… Но нет, это счастье для меня закрыто!..

– Перед искренней любовью нет препятствий, все будет наше. Мы обойдем все подводные камни, одолеем все преграды. Можете ли вы меня полюбить?

– Ах, как я была бы счастлива с вами!.. Здесь у меня есть знакомая дамочка, прелестная, как картинка. Она постоянно гуляет с молоденьким красавцем-кавалеристом, я всегда любуюсь на них… Неужели это возможно, и у меня будет такой же!

– Будет… Уже есть! Но вы устали; пойдем, присядем на этой скамейке, сейчас никто нам не помешает, все на музыке.

Мы уселись рядом. Я обвил ее руками и крепко прижал к сердцу. Она еще раз прижала свои уста к моим, и я почувствовал, как, отрываясь, она глубоко вздохнула… от счастья? От волнения? От страха неизвестности?

– Говорите мне «ты» – это так мне приятно!

– И ты также.

– Нет… Нет! Не теперь. Потом, после свадьбы.

Когда я проснулся на другое утро в моей маленькой комнатке, рядом в приемной уже слышались голоса. Но я продолжал жмуриться под ярким лучом солнца, перебирая в мыслях все прошедшее. Мне казалось, что в моей жизни произошел переворот. Физические побуждения, не дававшие мне покоя ни днем, ни ночью, исчезли как бы по мановению волшебного жезла. Я любил и был любим. Что может сравниться с небесною радостью, которую испытываешь при осознании, что все твои мысли, твои дела – все твое, принадлежит кому-то, кто любит тебя более всего на свете, для кого весь мир наполнен любовью к тебе?