Аль Капоне. 25 законов короля чикагской мафии - Юрий Михайлович Шаронов
Сам Капоне отныне не миндальничал с журналистами. Когда с их подачи в тюрьму пришла комиссия, призванная установить, действительно ли Альфонсо содержится в особых условиях, он лишь махнул на них рукой, сказав: «Я в тюрьме. Разве они не удовлетворены?» И, несмотря на все проверки, поток гостей не иссякал. Капоне, все еще обладавший огромной властью, выправил для своих людей пропуска, благодаря которым они теперь уже совершенно официально могли посещать его в любое время дня и ночи.
Из этого «благостного» периода тюремного заключения Альфонсо известна одна достоверная байка. Когда 1 марта 1932 года из собственной комнаты был похищен малолетний сын известного летчика Чарльза Линдберга, Капоне заявил, что способен гарантировать возвращение ребенка родителям в течение сорока восьми часов в том случае, если его отпустят на свободу. Отчаявшиеся Линдберги были готовы принять любую помощь, даже исходящую из столь специфического источника. Впрочем, следователи по делу о похищении мальчика сильно сомневались в правдивости слов Альфонсо и решили поинтересоваться мнением тех, кто посадил Аль Капоне за решетку. Те ответили однозначно: надежда ложная. Капоне просто хочет сбежать в какую-нибудь страну, из которой нет экстрадиции. В мае 1932 года тело полуторагодовалого сына Линдбергов найдут в нескольких километрах от дома. До сих пор доподлинно неизвестно, могло ли вмешательство Аль Капоне действительно спасти ему жизнь…
Между тем 2 мая 1932 года судьи высшей инстанции оставили в силе решение апелляционного суда. Вечером 4 мая Аль Капоне отправился в федеральную тюрьму для отбытия одиннадцатилетнего срока. Все были уверены, что он отправляется в Ливенворт к брату и товарищам. По пути этапирования Аль Капоне его встречали толпы зевак и оглушительный гомон. Все хотели в последний раз посмотреть на «короля» чикагского преступного мира. Около полуночи Альфонсо сел в поезд – некоторые счастливчики даже смогли разглядеть, куда именно. Капоне сидел неподвижно с ничего не выражающим лицом. Вся его общительность и любовь к вниманию толпы словно куда-то улетучились. Он попрощался со своей семьей накануне, 3 мая, когда им разрешили собраться вместе. Все были в сборе, кроме Ральфа и Сонни, которого Аль и Мэй берегли. И вот, уже в поезде, Альфонсо узнал, что едет вовсе не в Ливенворт, в теплую компанию к брату и друзьям. Власти посчитали, что для одной тюрьмы будет слишком много участников Чикагского аутфита. Да и режим там был слишком уж мягкий, вроде того, который был у Капоне в Филадельфии, – вкусная еда, собственная одежда, постоянные свидания. Нет. Он ехал в далекую Атланту, в федеральную тюрьму с куда более строгими порядками.
5 мая 1932 года Капоне прибыл на место. Он был в неплохой форме – рост 179, вес чуть больше 100 кг, разве только давление слегка повышенное. Как и все арестанты, Альфонсо сдал обязательный анализ крови.
На разговоре с помощником надзирателя, по свидетельствам последнего, с Капоне случился странный инцидент, который позже будет объяснен весьма банально. Поначалу все проходило в штатном режиме: Капоне просто и ясно отвечал на вопросы о семье, школе, здоровье, но когда дело дошло до разговоров о бизнесе, с ним произошла необычная и неприятная перемена. Он без проблем признал свое участие в контрабанде, но стоило только надзирателю заикнуться о проституции, как Капоне внезапно «поплыл». Альфонсо заявил, что никогда не стал бы участвовать в содержании борделей и привел в качестве аргумента те уважение и любовь, которые он питает к своим матери и сестре. Далее Капоне начал расхаживать по кабинету и вдохновенно рассуждать о собственной великой миссии. Как он тратил деньги на благотворительность, создавал рабочие места для нуждающихся, насколько был щедр ко всем этим людям… На этом месте удивленный надзиратель прекратил интервью, а спустя неделю узнал, что у Аль Капоне третичная стадия нейросифилиса, одним из признаков которой является прогрессирующая мания величия.
Пока что Альфонсо был лишь в начале долгого и тяжелого пути. Он еще мог в большинстве случаев рассуждать и вести себя здраво. На психологическом опросе, обязательном для всех новоприбывших, Капоне спокойно и четко рассказал о своей жизни, о Мэй, Сонни и немного о деятельности аутфита. Во время разговора он часто возвращался к суду, сетуя на его несправедливость. Врач написал, что Капоне «не знает, в чем он нарушил этот закон [о федеральном подоходном налоге], так как в его деле не было доказано наличие доходов». Альфонсо рассказал, как добровольно пошел к налоговикам, чтобы предложить им заплатить все, что он, по их словам, должен. И как они ответили только молчанием. Еще одним объектом разочарования Капоне стала пресса, которая сделала из него козла отпущения и выставила его гораздо более «беззаконным» человеком, чем он был на самом деле.
Представляют интерес итоги психологического обследования Альфонсо. Оказалось, что умственный возраст Аль Капоне на тот момент составлял 15,1 года, IQ – 95. У него была диагностирована «конституционная психопатия криминогенного характера, без психоза». Через несколько дней пришли результаты его теста Вассермана, подтвердившие, что у Альфонсо «сифилис центральной нервной системы», что объяснило его периодические вспышки агрессии и мании величия. Врачи тюрьмы Атланты начали лечить Капоне с помощью устаревшей и неэффективной висмутовой терапии. Как следствие, за то время, пока он находился там, болезнь только прогрессировала.
Аль Капоне провел в тюрьме Атланты два года, и истории о его пребывании в ней сильно разнятся. Альфонсо предстает в двух совершенно разных образах: от де-факто надзирателя, который руководил тюрьмой так же, как управлял Чикагским аутфитом, до неуклюжего здоровяка, бредущего кривоватой походкой (характерный признак болезни), бормоча что-то себе под нос в своем собственном иллюзорном мире.
В целом эти два года Капоне был хорошим заключенным, который чаще соблюдал установленные правила и выполнял приказы, чем наоборот. Никаких особых поблажек для него не было. Ни ковров, ни шелковых халатов. Более того, когда к нему на свидание приехала Тереза с полной котомкой вкусных итальянских деликатесов, ее заставили оставить сумку на входе, поскольку пронос продуктов питания на территорию тюрьмы был строго запрещен.
Мэй стала для Альфонсо посредником в финансовых делах, хотя до этого никогда не касалась бизнеса мужа. Обычно по таким вопросам к ней приезжала сестра Капоне Мафальда. За свой честный труд в стенах тюрьмы сам Альфонсо получал десять долларов в месяц, которые, по легенде, отдавал тем заключенным, кому они были больше нужны.
С самого начала Капоне принял решение идти по линии
