Моя Америка - Шерман Адамс
Оказалось, что даже мексиканские песо печатались американской компанией «Глоуб тикет» в Сент-Луисе, штат Канзас.
Неровные дороги остались позади, мы выехали на хорошее автомобильное шоссе и вскоре миновали дорожный заслон, через который могли проехать только те, кто не вызывал подозрений у мексиканских чиновников. Наша компания оказалась в приграничном городке, где имелось больше тысячи проституток, несчетное количество спиртного, наркотиков и игорных домов. Сюда приезжали многие молодые мексиканки, поверившие объявлениям в газетах, которые обещали им прекрасную работу за хорошие деньги. Убедившись в обмане и покидая город, женщина должна была предъявлять медицинскую справку об отсутствии у нее венерических болезней и еще одну справку — от сутенера или работодателя — о том, что она не наделала долгов.
Как только мы свернули с шоссе и поставили машину на стоянку, нас облепили сутенеры и пытались продать нам разнообразный товар: от французской жвачки до своих матерей и сестер.
Маленький мальчик не старше десяти лет подбежал к нам с криком: «Чищу ботинки!» Он напомнил мне, как я сам пацаном чистил обувь по субботним дням. Я разрешил ему почистить мои сапоги, дал ему доллар, и он тут же предложил мне переспать с его матерью или сестрой.
Бар, в который я зашел, напоминал большой роскошный дворец. На стоянке возле него стояли автомобили марки «кадиллак» и «линкольн» с техасскими номерами и наклейками Хэрлигена и базы ВВС. В баре одетая в смокинги мексиканская группа исполнила танцевальную музыку. Несколько белых мужчин танцевали с черными женщинами. Но вдруг дорогу мне преградил здоровенный мексиканец, прошепелявивший несколько слов по-английски. Наверное, это было все, что он знал:
Нет негрос, мы не обслуживаем негрос.
И этот момент к нам подошел офицер-летчик из Xэрлигена. Он был в гражданской одежде и держал под руки двух девушек. Вышибала поклонился и улыбнулся ему так, как кланялись слуги-негры в старых американских фильмах. Когда офицер бросил ему полдоллара, тот чуть не заплясал от радости.
Городок напоминал Кубу до революции. Большинство крупных заведений принадлежало североамериканцам. А они, как известно, тащат с собой свои порядки, куда бы ни направлялись в этом мире. Мне довелось убедиться, что многие бары в Западном Берлине и Сайгоне тоже отказываются обслуживать чернокожих солдат.
Я медленно шел по улице, пока до меня не донеслись звуки песни Фэтса Домино:
Разве ты не слышишь, что я зову тебя?
Я только хочу отдать тебе свою любовь.
Ответь мне, ответь мне, моя любимая.
Зашел в пивнушку, откуда доносились звуки песни. Там уже было много негров — солдат ВВС, матросов, портовых рабочих, сборщиков хлопка. Пиво здесь продавалось только на американские деньги. Музыкальный автомат принимал только американские монеты и играл песни американцев Фэтса Домино, Элвиса Пресли и Пэта Буна. Здесь с радостью обслуживали негров и можно было хорошо провести время.
Со мной были Кэрри, товарищ по эскадрилье, и несколько парней из военной полиции. Мы составили вместе столы и заказали уйму местных напитков и кубинского рома. Праздник продолжался всю ночь. Мы истратили довольно много денег, заработанных тяжелым трудом американских рабочих и пошедших в военный бюджет.
На следующее утро я проснулся с головной болью. Мои компаньоны уже уехали домой. Я не чувствовал себя в безвыходном положении, так как знал, что всегда смогу добраться с кем-нибудь до границы. Так и произошло, и уже вечером, отдав два доллара на бензин, я ехал в Хэрлиген на машине, принадлежавшей светлокожему парню по имени Таккер.
На контрольно-пропускном пункте мексиканские солдаты обыскали машину.
На американской границе — уже после полуночи — таможенник еще раз осмотрел нашу машину с помощью карманного фонарика, увидел наклейку базы в Хэрлигене и махнул, чтобы мы проезжали. Когда мы собирались тронуться с места, раздался громкий голос:
— Остановите и задержите эту машину! Это она, это она!
Я лежал на заднем сиденье и спал. Машину обступили таможенники, которые вновь стали обыскивать ее. Они повели нас в здание таможни и осмотрели наши вещи. Вывернули карманы, взяли немного пыли из швов и отправили ее на экспертизу в Вашингтон.
У нас они ничего не нашли, но в машине обнаружили сигареты с марихуаной — в испанском разговорнике и под задним сиденьем, на котором я спал.
Следователь, носивший ковбойскую одежду, спросил:
— Кто хозяин этих сигарет? Нам не хотелось бы сажать вас всех за решетку!
Мы — шестеро пассажиров этой машины — с удивлением смотрели друг на друга. Я не имел к сигаретам никакого отношения, поскольку вообще не курил, а мама воспитала во мне страх к любым наркотикам. Не получив ответа на свой вопрос, таможенник решил посадить нас всех за решетку по обвинению в контрабанде наркотиками. На нас надели наручники и отвезли в городскую тюрьму Бронсвилла. Так как мне было 17 лет, меня поместили в отделение для несовершеннолетних вместе с взломщиком мексиканского происхождения по имени Панчо. Он только и ждал того дня, когда ему исполнится 18 лет и он сможет пойти в армию и будет освобожден условно. Он жадно расспрашивал меня о военной службе.
В день, когда мне исполнилось 18 лет, меня перевели в «большой зал» — огромное помещение, напоминающее вокзал. Вдоль стен стояли двухъярусные койки. Матрацев на них не было, и заключенные должны были спать на пружинах, на которые были брошены грязные покрывала.
В этой огромной камере сидело около двухсот заключенных. И все, кроме нас, парней из ВВС, и еще одного чернокожего американца, были мексиканскими гражданами. Никто из них ничего не украл и никого не ограбил. Некоторые сидели уже более года, но еще ни разу не встретились с судьей. Все они
