Евгений Глушаков - Великие судьбы русской поэзии: Начало XX века

Между тем, поэт понемногу втягивался в литературную жизнь, от которой за годы войны заметно отвык. 13-го мая 1918 года Николай Степанович принимает участие в «Вечере Петербургских поэтов», проводившемся в зале Тенешевского училища.

Именно тогда состоялось первое публичное чтение «Двенадцати» женою Блока. Выступала Любовь Дмитриевна, как обычно, под своим сценическим псевдонимом – «Басаргина». Поэма была встречена столь бурно (и аплодисментами несмолкающими, и самым разбойничьим свистом), что Александр Александрович Блок, который должен был выступать сразу после супруги, отказался от своего выхода.

И тогда, верный привычке разведчика – не уклонятся от опасности, на сцену под грохочущим шквалом зрительских эмоций вышел Гумилёв. Спокойно с хладнокровным вызовом переждал истеричные вопли толпы. Спокойно приступил к чтению стихов. И укротил, обуздал озверевшую публику настолько, что при последовавшем появлении Блока уже никто никаких демонстраций не устраивал.

За годы войны, лишившись бодрой инициативы Гумилёва, прекратил своё существование «Цех поэтов». Попытки «подмастерьев» реанимировать его были тщетны. Не хватило, что называется, тяги. И только теперь, по возвращении своего мастера, своего синдика «Цех» удалось опять запустить. И вообще просветительская жилка поэта в невежественной послеоктябрьской России оказалась весьма востребована.

Ещё недавно получавший жалование на военной службе, теперь Николай Степанович, как чуть ли ни вся творческая интеллигенция, вынужден зарабатывать на жизнь чтением лекций. Ну, а три стихотворные книги, выпущенные им в начале июля 1918 года, коммерческого успеха иметь не могли. Не то время. Да и творческий успех был скромен. Первая из них – Африканская поэма «Мик», написанная в интонациях Лермонтовского «Мцыри», страдала множеством недоделок; надуманная, сырая, скучная вещь.

Вторая книга «Костёр» интересна присутствием новых для Гумилёва патриотических мотивов и, может быть, пока ещё не очень внятных намёков на русский национальный колорит. Уступая образной роскоши «Жемчугов», тематическому разнообразию и изящной простоте «Колчана», «Костёр» оказался гораздо ближе и роднее самому автору, его судьбе, чем все предыдущие сборники. Именно в этой книге возникает пока ещё смутный призрак его уже не столь отдалённой гибели:

И умру я не на постелиПри нотариусе и враче,А в какой-нибудь дикой щели,Утонувшей в густом плюще.

И даже более конкретное предчувствие ведомой на заклание жертвы, осуждённой пасть под кровавою рукой пролетарской диктатуры. Поразительное, страшное ощущение поэта, прозревающего через бытовой и вселенский хаос микроскопически-ничтожную деталь – пуля для него уже отлита.

РАБОЧИЙ

Он стоит пред раскалённым горном,Невысокий старый человек.Взгляд спокойный кажется покорнымОт миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,Только он один ещё не спит:Всё он занят отливаньем пули,Что меня с землёю разлучит.

Кончил, и глаза повеселели. Возвращается. Блестит луна.Дома ждёт его в большой постелиСонная и тёплая жена.

Пуля, им отлитая, просвищетНад седою, вспененной Двиной,Пуля, им отлитая, отыщетГрудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,Прошлое увижу наяву,Кровь ключом захлещет на сухую,Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной меройЗа недолгий мой и горький век.Это сделал в блузе светло-серойНевысокий старый человек.

Вряд ли «Костёр» был способен восхитить, скажем, Блока. Но, получив от Гумилёва экземпляр этой книги, Александр Александрович не преминет отдариться томиком своей лирики с надписью максимально доброжелательной, разумеется, в пределах истины: «Дорогому Николаю Степановичу Гумилёву – автору «Костра», читанного не только «днём», когда я «не понимаю» стихов, но и ночью, когда понимаю. Блок. III 1919».

Почти одновременно с «Миком» и «Костром» вышел и «Фарфоровый павильон», составленный из переводов китайской и индокитайской поэзии. Работал над этими стихами поэт в пору недавней командировки «Лондон – Париж – Лондон».

5-го августа 1918 года развод Гумилёва с Ахматовой был оформлен официально. Его непосредственным катализатором могла послужить едва обозначавшаяся беременность Анны Николаевны Энгельгардт. Тем более, если щепетильный в вопросах чести Николай Степанович посчитал необходимым сообщить об этом немаловажном обстоятельстве своей всё ещё законной жене. В том же месяце Анна Андреевна вышла за Шилейко.

Ну, а Гумилёву не оставалось ничего иного, как везти свою следующую Анну – Энгельгардт на поклон к матери, проживавшей в Бежецке, т. е. неподалёку от когда-то принадлежавшего им Слепнёва. Состоялось знакомство, материнское благословение и вскоре новый брак поэта был зарегистрирован.

На зиму 1918–1919 годов поэт забирает к себе в Петроград мать, сына, молодую супругу и брата с женой. Поселяются на Ивановской – в квартире всё ещё отсутствующего Маковского. В Бежецке остаётся только сестра поэта, рано овдовевшая Александра Степановна Сверчкова с двумя детьми. Весною, не иначе, как по возвращении хозяина, Гумилёвы покидают Ивановскую и переезжают на квартиру, снятую на Преображенской улице. В апреле у молодожёнов рождается дочь Елена, названная не в память ли о «Синей звезде»?

Ещё в конце 1918 года поэт был привлечён симпатизировавшим ему Алексеем Максимовичем Горьким к сотрудничеству в издательстве «Всемирная литература», в котором и проработал вплоть до своей трагической гибели. И поручено было Николаю Степановичу руководство французским отделом. Известный педант и ревнитель стихотворной формы, Гумилёв строгостью своих требований доводил подряжающихся у него переводчиков до отчаяния. Но и себе послабления не давал.

Между тем, у Николая Степановича уже имелся опыт работы с французской поэзией. Ещё до войны была издана книга его переводческих шедевров – «Эмали и камеи» Теофиля Готье. В пору неудавшейся отправки в русский экспедиционный корпус довелось поэту плодотворно потрудиться и над переложением французских народных песен. Ну, а теперь он выполняет переводы из Бодлера, Леконта де Лиля, Эредия, Рембо. Переводит и прозу Ги де Мопассана.

Впрочем, не ограничивается французами. Так, по просьбе Блока делает перевод поэмы немецкого поэта Генриха Гейне «Атта Тролль». Находит в нём усердного популяризатора и английская поэзия: «Поэма о старом моряке» С. Кольриджа и «Баллады» Роберта Саути именно от него получают право на жизнь в русской литературе. Перевод Вавилонского эпоса «Гильгамеш» – особый случай сотрудничества двух мужей Ахматовой: поэта Гумилёва и знатока ассирийской клинописи Ши-лейко. Заметим, что выбор Анны Андреевны, сделанный между ними, их дружбе нисколько не повредил.