Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
Регина Всеволодовна вела уроки русской литературы. Последние два года была нашим классным руководителем. У неё было смуглое тонкое иконописное лицо – лицо страдалицы за веру, обрамлённое чёрными слегка вьющимися волосами. От проделок нашего класса оно не расцвело красками радости. Она считалась хорошим учителем литературы, но в моей памяти не запечатлелось ничего интересного из её уроков. Она преподавала литературу в рамках учебника, ничего лишнего. Когда учились в десятом классе, проходила кампания ругани Пастернака после присуждения ему Нобелевской премии за роман «Доктор Живаго».
Один урок литературы был специально посвящён его порицанию. Роман, конечно, никто не читал, включая и Регину Всеволодовну (где же его достанешь!), но по ставшему распространённым выражению «Я Пастернака не читал, но осуждаю!» в газетах и по радио все ругали: Никита Хрущёв, писатели, инженеры, доярки. Позднее, в Москве, я прочла и стихи Пастернака, и его роман. Роман на меня особого впечатления не произвёл и удивил тем, что непонятно, из-за чего столько шуму было. Но уважения к Регине Всеволодовне это не прибавило. Понимаю, что в те времена её обязали провести такой урок, но она клеймила Пастернака и после него. На одном из уроков литературы наткнулись на стихотворение Маяковского, в котором он нелицеприятно отозвался о Пастернаке. Думаю, они соперничали в поэзии. Регина Всеволодовна торжествующе сказала: «Вот уже когда Пастернак проявил свою враждебную сущность!»
Завучем школы была Ольга Павловна Окладская. Одно время она преподавала нам историю. Высокая, крупная, статная, всегда в строгом коричневом платье со стоячим воротничком. Лицо крупное, с тяжёлой нижней челюстью. Густые каштановые волосы гладко зачёсаны и собраны на затылке в тяжёлый пучок, оттягивавший голову, что добавляло надменности её строгому неулыбчивому лицу. Её боялись. Если случалось провиниться и учитель говорил, что без разрешения завуча он на урок не допустит, то таких дураков, чтобы идти за разрешением к Ольге Павловне (Ольге Палковне, как мы её называли), не было. Все бежали к директору – Марии Васильевне. У Марии Васильевны всегда был рассеянный вид, на голове отросшая шестимесячная завивка, близорукие глаза за круглыми очками, на плечах белый пуховый платок. С памятью у неё было плохо, наши предыдущие прегрешения никогда не помнила. Говорили, что во время войны она была партизанкой. Может быть, поэтому не считала наши проступки серьёзными, а может быть, по простоте душевной она, не сомневаясь, принимала нашу версию событий и, слегка пожурив, с разрешающей запиской отпускала провинившихся. С Ольгой Павловной такие номера не проходили.
Однажды, в конце десятого класса, в Доме офицеров был какой-то торжественный вечер. На нём присутствовали офицеры, старшины и особо отличившиеся старшеклассники, так называемый актив школы. После торжественной части и концерта в фойе начались танцы, на которых присутствие школьниц возбранялось, мол, ещё не доросли. Мы с подружкой остались танцевать, что не ускользнуло от бдительного ока Ольги Павловны. На следующий день на перемене она устроила нам разнос: «Все школьницы ушли, а вы, вопреки запрету, остались на танцы!» Ну и далее о нашем неприглядном моральном облике. Молча выслушав выговор, мы остались с убеждением, что ничего предосудительного не совершили. Да к тому же впереди маячило окончание школы, и нам многое было, как говорится, по барабану! После последнего звонка в десятом классе, прощаясь с нами, Ольга Павловна сказала, что теперь дирекция школы вздохнёт с облегчением: более безобразного класса не было и не будет, и ничего путного из нас не получится! Такое прощание нас несколько ошеломило. Конечно, мы не ждали, что учителя будут рыдать от горя, расставаясь с нами, но всё же, всё же… Уж не совсем мы отпетые!!! И Ольга Павловна оказалась дважды неправа. Во-первых, после нас были классы куда хлеще, а во-вторых, многие одноклассники, кого я знаю, окончили институты, стали достойными людьми.
Прошло двадцать лет. Я, уже обременённая четырьмя детьми и кандидатской диссертацией, оказалась в Ленинграде на научном симпозиуме. В Москве мне дали номер телефона Ольги Павловны, которая давно туда перебралась. В Полярном она потеряла своего мужа – офицера. Он утонул – провалился под лёд на весенней рыбалке на озере. (Этот случай был, увы, не единственный в нашем городе.) В Ленинграде Ольга Павловна вышла замуж за отставного военного, интеллигентного симпатичного человека, тоже пережившего личную трагедию. Она была уже на пенсии, а до этого работала директором школы, славившейся, кстати сказать, своим свободомыслием. Очень обрадовалась моему звонку, пригласила в гости. Мы тепло вспоминали Полярный, нашу школу, учеников, учителей, обе были растроганы встречей. Позднее мне передали, что Ольга Павловна была очень горда мной как своей ученицей. Жизнь, как говорится, внесла свои коррективы в наши представления друг о друге.
Тогдашние школьные проказы мне представляются просто милыми забавами по сравнению с тем, что устраивают нынешние школьники. Мы никогда не видели своих одноклассников курящими. Ясно, что мальчишки тайно покуривали. Напротив школы, чуть ниже по склону сопки стояло двухэтажное здание, на втором этаже которого размещался интернат. В нем жили ребята с «точек» – маленьких посёлков на побережье. Они уезжали домой только на каникулы. Окна интерната смотрели на школу. После последнего звонка ребята из интерната – десятиклассники, высунувшись в форточки, курили, демонстративно пуская дым в сторону школы. Будь это до последнего звонка, им бы
