Девочка с Севера - Лия Геннадьевна Солёнова
Математику преподавала Раиса Андреевна, невысокого роста, крепенькая, всегда подтянутая, на высоких каблуках, аккуратная. Носила она строгие, хорошо сшитые и ладно сидевшие на ней шерстяные платья. Темноволосая, с чёрными строгими глазами, правильными чертами лица. В профиль она была похожа на Кармен с этикетки одноименного и широко распространённого в те времена одеколона. На её уроках стояла деловая тишина. Если кто-нибудь начинал шептаться, Раисе Андреевне достаточно было повести бровью в его сторону, как шептавший замолкал. Уроки у неё были четко распланированы и шли без отвлечений, впечатывая в наши мозги теоремы и формулы. Ни в какие посторонние или душевные разговоры с учениками Раиса Андреевна никогда не пускалась. Всегда держалась официально. Только однажды, незадолго до окончания школы, идя после урока по школьному коридору вместе с нами, девчонками, она спросила:
– Куда собираетесь поступать после школы?
Одна из нас ответила:
– Наверное, в Мурманский пединститут.
– Вы с ума сошли! Только не в учителя!
Говорили, что во время войны Раиса Андреевна служила радисткой. В классе десятом кто-то принёс маленькую фотографию 3х4 см. На ней молоденькая Раиса Андреевна была сфотографирована в матросской форме. На обороте фотографии стояла надпись «Райка злючка!».
7 «А» класс вместе с классным руководителем Таисией Степановной. Первый ряд – три подруги: 4-я слева – Галя Семирекова, 5-я – Лия Рожкова, 6-я – Валя Фомченкова
Нина Алексеевна, интеллигентная полная пожилая дама, играющая на фортепиано, в неизменном сером костюме, вела у нас физику. Учились мы по учебникам Пёрышкина. Нина Алексеевна требовала формулировки физических законов строго по Пёрышкину. Если ученик заменял хоть одно слово, она говорила: «Садись, не знаешь». И, подняв пухлый пальчик, каждый раз произносила одно и то же: «Лучше Пёрышкина вы всё равно не скажете!» Странно, что, любя математику и имея по ней одни пятёрки, я терпеть не могла физику, плохо её понимала и больше четвёрки в четверти не получала, один раз даже получила тройку в четверти. Это была моя единственная четвертная тройка за все годы учёбы.
Совершенно неожиданно я встретила Нину Алексеевну в Москве спустя два года после окончания школы. Она, заслуженная учительница, приехала на съезд учителей. Я столкнулась с ней зимним вечером на Пушкинской улице (теперь – Большая Дмитровка). Нина Алексеевна долго не могла прийти в себя от того, что, приехав всего на три дня, встретила именно меня в громадной Москве! С трудом узнав меня в девице, одетой в пальто с чернобуркой и шляпой на голове, она воскликнула: «Боже, Рожкова, как ты изменилась, совсем дамою стала!» И долго ещё в изумлении всплёскивала руками. По слухам, вернувшись в Полярный, продолжала изумляться в учительской.
Позже с Ниной Алексеевной случился драматический эпизод с трагическими последствиями. Я уже упоминала о том, что дорога до Мурманска на «Туломе» занимала четыре часа. Часто от Полярного до Мурманска курсировали военные катера. Грех было не использовать такую оказию – на катере до Североморска уходил час. Там народ пересаживался на автобус и ещё через час достигал Мурманска, сокращая при этом время на дорогу вдвое. Когда катер причаливал к пирсу во время прилива, никаких проблем с посадкой или высадкой не возникало: палуба катера и бровка пирса были на одном уровне. Другое дело – высадка и посадка во время отлива! Палуба катера была ниже бровки пирса метра на три, и до неё надо было карабкаться по трапу, который удерживали матросы. А если ещё и небольшая волна, то катер, а с ним и трап (две сколоченные поперечными планками доски без поручней) ходил вверх-вниз. Женщины брюк в те времена не носили и, когда карабкались вверх по скользкому трапу, демонстрировали стоящим на палубе тогдашний небогатый ассортимент женского нижнего белья. Зимой в основном это были китайские с начёсом голубые панталоны до колен. Особенно нервничали молодые мужья-офицеры, чьи жёны долго корячились наверху на трапе, продлевая удовольствие оценивать скрываемые под юбками достоинства державшим трап матросам. Те ухмылялись. Так вот, Нина Алексеевна, высаживаясь таким манером однажды зимой в Североморске, не удержалась и в полном зимнем снаряжении рухнула с трапа в воду. Её выловили, отправили в североморский госпиталь, где она долго лечилась, с трудом оправляясь от шока. Прожила после этого происшествия недолго.
Головной болью учеников и администрации школы была другая старая дева – географичка Галина Алексеевна. Она считала, что география – главный предмет в жизни каждого ученика и школы. Худая блондинка в синем однобортном костюме с широким поясом, волосы собраны в пучочек на затылке, на плоской переносице очки в металлической оправе с круглыми стёклами, из-за которых смотрели леденящие душу никогда не улыбающиеся глаза, губы сжаты в тонкую линию. Со звонком на урок Галина Алексеевна вырастала на пороге класса. Орлиным оком окидывая класс, она примечала тех, кто вперился в учебник в надежде в последние секунды нахвататься знаний. Это были первоочередные жертвы – их она сразу вызывала к доске. Поэтому лучше всего было, следуя пословице «Перед смертью не надышишься», отложить учебник на край парты и положиться на судьбу – авось пронесёт. Обычно не проносило. Галина Алексеевна спрашивала с места и помечала в своей тетрадке плюсом или минусом ответы каждого ученика. Из этих плюсов и минусов, нарушая законы математики, складывались, к изумлению учеников, оценки, чаще тройки или двойки, которые перекочёвывали в классный журнал. Страстью Галины Алексеевны и нашим наказанием были контурные карты, которые во множестве надо было рисовать к каждому уроку. Пятёрка по географии за год была редкостью, потому что на пятёрку знать географию могла только сама Галина Алексеевна. Иногда в десятом классе ученику светила серебряная или золотая медаль, но мешала четвёрка по географии, полученная в девятом классе, которая шла в аттестат зрелости. О пересдаче молили все: ученик, его родители, классный руководитель, завуч, директор, парторганизация школы! Галина Алексеевна, поджав губы, была непреклонна! Когда она наконец ушла на пенсию, от вздоха облегчения, исторгнутого всеми, казалось, содрогнулись стены школы.
Многим людям профессия учителя противопоказана. Ульяне Михайловне, несколько лет преподававшей нам английский язык, она была противопоказана категорически. Молодая и, можно сказать, симпатичная, Ульяна Михайловна казалась нам глухой провинциалкой из-за её говора, одежды, манеры общаться. Её русский и английский отдавали сильным
