Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920) - Екатерина Евтухова
Сейчас мы продолжаем рассматривать христианство как фактор социальной динамики, способный воспитать человека, особенно человека труда, сформировать его характер и привычки, являющиеся важнейшими предпосылками общественного прогресса[206].
Христианский социализм Булгакова основывался на аналогичной убежденности в том, что христианство способно наделить демократию положительными качествами.
В демократии, как и во всех человеческих делах, возможны два аспекта, два пути, два направления: вверх и вниз. Вверх ведет сознание солидарности, высшего единства вселенского человечества и общности богочеловеческого дела, в котором, хотя «звезда от звезды и разнствует во славе» и есть рядовые и офицеры, есть чернорабочие и герои, но все они нужны и одинаково незаменимы для универсального всечеловеческого и богочеловеческого дела, создания царствия Божия, совместного служения высшему идеалу. Этому противоположна тенденция нивелирования, сведения под один ранжир, признания за правомерное только того, что в равной мере доступно и разделяется всеми, бессознательного стремления к приведению всего не к высшему, а к низшему уровню[207].
Опасность демократии состояла в том, что она могла потянуть не только вверх, но и вниз; ее возможным результатом мог бы стать культ посредственности, как в нравственном, так и в интеллектуальном отношении. Социал-демократия, достойным примером которой, по утверждению Булгакова, была социал-демократическая партия Германии (СДПГ), в качестве арбитра общественной деятельности признавала только человечество. Без Бога такая политика легко вела к слепому поклонению толпе, обожествлению масс.
Выбор между поклонением Христу и поклонением человечеству означал выбор между атеистической, фейербаховской социал-демократией и истинной демократией во Христе. Булгаков утверждал, что социалистическое обожествление человека оборачивается не демократией, а демагогией. Поскольку СДПГ была наследницей Фейербаха, она выбрала худший из двух возможных политических путей по отношению к массам. В то же время практическое применение представления Фейербаха о человечестве как едином целом без Христа вызывало у Булгакова те же сомнения, из-за которых он отверг контовскую теорию прогресса: «прогресс», о котором говорила социал-демократия, являл собой эвфемизм, подразумевающий благо лишь для будущих поколений. Без Бога нет ничего, что объединяло бы нас с нашими потомками; при этом единственным спасением от смерти является вера в то, что человеческая деятельность имеет значение для всего человечества, жившего ранее и живущего сейчас.
Но это воззрение возможно только при принятии христианской веры в «будущий век» и всеобщее воскресение, с которым только и может быть связана вера в прогресс, в историческое творчество человечества, а не отдельных чередующихся поколений. Иначе оно превращается в бессмыслицу, в воплощенную иронию: неужели же нужны были многовековые страдания всего человечества, чтобы доставить благополучие неведомым избранникам на короткое время их жизни? Торжествует только одна победительница – смерть[208].
Без христианской веры во всеобщее воскрешение прогресс был бы бессмысленным. Следовательно, демократическое движение было поставлено перед выбором: средневековая вера в Богочеловеческую природу Христа и пренебрежительное отношение к человеку были ниспровергнуты гуманизмом эпохи Возрождения, а теперь и современное общество переживало не менее драматичный переломный момент. Гуманизм, прежде сыгравший прогрессивную роль, в России оказался на перепутье. Те, кто боролся за демократию, в особенности за ее социалистическое проявление, должны были сделать выбор между Христом и Антихристом, между мнимым прогрессом и самообожествлением, предлагаемыми марксизмом, и истинным всеединством во Христе.
Задача христианских социалистов теперь состояла в том, чтобы донести необходимость выбора между Христом и Антихристом до народа в целом. Булгаков взялся за эту работу сразу после своего окончательного размежевания с кадетами в марте 1906 года: на пасхальной неделе они с А. С. Глинкой-Волжским выпустили в Киеве первый номер «ежедневной религиозно-общественной газеты» под соответствующим названием «Народ», которая должна была «распространять идеи христианской общественности [и объединять] лиц, разделяющих идеи союза, как в городах, так и в деревнях, как в интеллигентном обществе, так и в народе»[209]. Газета «Народ» продолжила традиции издававшегося Кингсли журнала «Политика и народ» («Politics and the People»), а также прокламаций и пропаганды движения «хождения в народ» Николая Чайковского 1873–1875 годов. Газета «Народ» стала одним их многочисленных периодических изданий, появившихся в начале столетия, в период всплеска активности, который предшествовал первым выборам в Думу, и продолживших давнюю традицию «приобщения народа к политике».
У Булгакова хватило средств только на выпуск семи номеров «Народа», однако за краткое время своего существования газета сумела поднять те вопросы, которые многие представители интеллигенции считали наиболее важными накануне первых в истории страны общегосударственных выборов. В первом номере пояснялось, что мировоззренческая позиция газеты выстроена на «идеалах вселенского христианства» и «вместе с Влад. Соловьевым» исходит из того, что «христианская правда должна проникать не только в личную жизнь, но и в область общественных отношений». Во имя этих идей газета намеревалась «отстаивать народную свободу, раскрывать неправду капиталистической эксплоатации и современных земельных отношений, а также настойчиво бороться против национальной вражды». Поскольку издатели понимали важность современной духовной жизни русского народа, газета также собиралась уделять значительное внимание церковным вопросам и задачам, «связанным с предстоящим церковным собором»[210]. Булгаков и его коллеги ясно дали понять, что рассматривают усилия, направленные на проведение социальной, аграрной и церковной реформ, как звенья одной цепи.
Христианско-социалистический дух «Народа» основывался на своеобразном, но могучем сочетании экзальтации, страха и прагматизма. Если говорить об экзальтации, то в пасхальный период, когда выходила газета, одной из постоянных тем публикуемых в ней материалов стало воскресение как метафора политического возрождения России. В написанной Булгаковым передовице «Пасхальные думы» подчеркивалась связь современности с событиями на Голгофе:
Совершается и назревает в истории что-то неслыханное, что-то великое. Мы живём в атмосфере великих предчувствий, в атмосфере надвигающегося чуда… Мы переживаем и канун своего национального воскресения. Совершится, рано или поздно, это воскресение, преобразив внешние и внутренние формы народа. Победит же, наконец, русский народ своего действительного «внутреннего» врага, разобьет свою темницу, пробудит своё зачарованное, сонное царство, исполнятся давнишние, свободолюбивые и человеколюбивые мечты. <…>.
Воскресни же, Христос, в Твоём народе, осияй правдой Твоей тьму злобной вражды человека к человеку, племени к племени, расточи врагов дела Твоего, испепели нашу дряблость и холодное равнодушие, воспламени и сожги сердца наши огнём Твоим.
Ей, гряди, Господи Иисусе![211]
Газета «Народ» походила на «Освобождение» не только своей риторикой, но и призывом к упразднению
