Серп и крест. Сергей Булгаков и судьбы русской религиозной философии (1890–1920) - Екатерина Евтухова
Джон Бойер показал, что гораздо более успешная австрийская партия христианских социалистов, руководимая Карлом Люгером, была скорее наследницей либерализма и буржуазной политики XIX века, чем прообразом фашизма XX столетия; еще более очевидна связь с либеральной мыслью немецкого христианского социализма, особенно его варианта, предложенного Фридрихом Науманом и поддержанного Максом Вебером[218]. Если бы политический процесс оказался менее насыщенным и не столь сжатым по времени, некоторые группы населения России – в особенности тот промежуточный слой, общественное положение которого соответствовало европейской буржуазии, – могли бы быть поставлены перед выбором – принимать или не принимать идеи Булгакова. В любом случае, хотя сам Булгаков быстро разочаровался в политических перспективах христианского социализма, он не расстался с надеждой перестроить общество на религиозной основе.
Глава седьмая
Конституционная политика или религиозная реформация? Вторая Дума
Когда вслед за началом войны с Японией страну охватили забастовки, демонстрации и бунты, сложилось впечатление, что вот-вот сбудутся надежды и, возможно, опасения идеалистов и сторонников церковной реформы, творцов «зорь» начала столетия. Для интеллигенции, чья активность неуклонно набирала обороты вплоть до весны 1907 года, когда была созвана Вторая Дума, народная революция 1905 года ознаменовала собой самое начало революционного процесса. Христианско-социалистическое движение было лишь одной составляющей той кипучей деятельности, которую развил Булгаков с началом долгожданных забастовок и выступлений 1905 года, после поражения, понесенного Россией в войне, и в связи с обещанной конституцией. В первые месяцы революции интеллигенция естественным образом воспользовалась теми органами и институтами, которые долгое время предоставляли ей трибуны для выражения социально-политических идей. В «дни свободы»[219] резко активизировались и общество, и толстые журналы, оживились интеллектуальные дискуссии.
Примечательно, что в первые тревожные дни революции Булгаков первым делом вступил в Вольное экономическое общество (ВЭО)[220]. Этому обществу и в самом деле предстояло сыграть интересную роль в революционном процессе. Со времен его учреждения Екатериной Великой Общество стало выразителем идей прогрессивно мыслящих землевладельцев, а впоследствии и земской интеллигенции. Несмотря на жесткие ограничения, которым подверглась его деятельность при Николае II (декретом 1900 года Обществу было запрещено заниматься чем-либо, кроме «научной» деятельности), ВЭО сохранило репутацию площадки для обсуждения политических вопросов, и в первые месяцы революции интеллигенция потянулась в его петербургскую штаб-квартиру. 9 января 1905 года в доме Общества на Литейном проспекте, где, как вспоминает Зинаида Гиппиус, «все» собрались без предварительной договоренности, появился отец Гапон[221]. Одновременно с Булгаковым в Общество вступили И. И. Петрункевич, В. В. Водовозов, С. Л. Франк, Н. И. Бердяев и другие видные общественные деятели[222]. В том же году к нему присоединились Н. В. Тесленко и Милютин, а в 1906 году и Л. Я. Гуревич (известный литературный деятель, редактор и издатель «Северного вестника»). Общество, которое еще совсем недавно вынужденно ограничивало свои обсуждения применением статистических методов к сельскому хозяйству (в результате чего эти обсуждения стали и более углубленными, и сильно политизированными), стало площадкой, где прогрессивная интеллигенция представляла и разрабатывала свои предложения по преобразованию российского общества. Подробнейшим образом обсуждались планы введения равного, прямого избирательного права, вопрос о созыве земского собора (сугубо консультативного органа, который не имел особой притягательности в глазах в целом более радикально настроенных членов Общества). На одном из собраний члены Общества составили целый план структуры нового правительства, которое бы включало и национальное собрание; по мере того как революция набирала силу, ВЭО направило свои усилия в области статистики на составление отчета о крестьянских восстаниях 1905 года.
Организации, подобные ВЭО, не утратили своего значения и после разрешения на созыв представительного собрания; напротив, новые обстоятельства наделяли эти организации новой функцией. Когда в апреле 1906 года была созвана Первая Дума, Вольное экономическое общество превратилось в своего рода ее подкомитет по сельскому хозяйству, в котором регулярно собирались думские депутаты, чтобы обсудить проблемы помощи голодающим, перераспределения земли и улучшения крестьянского земледелия в рамках подготовки к парламентским дебатам по этим вопросам[223]. Отношения между правительством и депутатами не ограничивались только прениями в стенах Думы. Когда Первая Дума была распущена в результате конфликта по вопросу о перераспределении земли, власть озаботилась также и тем, чтобы распустить этот «подкомитет». Полиция все чаще вмешивалась в дела ВЭО, пока его деятельность не оказалась практически парализованной вследствие все более жесткого применения недавно принятого закона, ограничивавшего свободу собраний. В течение этого периода почти каждое собрание заканчивалось стычкой с полицией, которая разгоняла собрания, не желая внимать никаким ссылкам на екатерининский устав (основная претензия заключалась в том, что на собраниях Общества присутствовали посторонние лица). После созыва Второй Думы постоянный надзор не позволил Обществу выступать в роли ее неофициального помощника. Как показывает пример ВЭО, во время революции участились разнообразные мелкие конфликты между интеллигенцией и правительством, похожие на те, которые ранее побудили Булгакова вступить в «Союз освобождения». Скрытый антагонизм между государством и прогрессивной интеллигенцией продолжал проявляться даже в периоды работы обеих первых Дум, хотя не в столь открыто политизированной форме.
В это время Булгаков выступил как главный инициатор институционально-социальной реформы церкви. В январе 1905 года он перенял роль редактора «Нового пути» у Мережковского; теперь этот журнал назывался «Вопросы жизни» и изменил свою ориентацию. Журнал, изначально задуманный как «литературно-богословское» издание, превратился в «церковно-реформационный», проводя идеи борьбы за реформы церкви и общества[224]. Выбирая, по своему обыкновению, название, которое привлекло бы внимание современников (в 1904 году Победоносцев опубликовал сборник статей «Вопросы жизни»), Булгаков заявлял о четырех основных задачах нового журнала и движения, рупором которого ему предстояло стать. Решение совокупности этих задач: политического раскрепощения, экономического возрождения, культурного ренессанса и религиозных реформ – должно было привести к «истинному духовному воскресению русского народа»[225]. Безотносительно к ее практическим результатам, эта программа получила громкий резонанс в литературной среде. «Вопросы жизни» превратились в одно из наиболее значительных изданий Серебряного века; на их страницах состоялись первые публикации таких знаковых произведений этого периода, как «Мелкий бес» Сологуба, стихотворение Соловьева «Панмонголизм», выполненный Брюсовым перевод «Ворона» По, «Нечаянная радость» Блока и «Пруд» Ремизова. В соответствии с провозглашенными целями журнал печатал не только символистскую поэзию, переводы прозы и литературно-критические статьи, но и размышления видных политических мыслителей по таким вопросам, как гражданские права (Кистяковский) и природа власти (Франк). Планы политико-экономической реформы, обсуждение злободневного вопроса о земском соборе, а также постоянный обзор текущих вопросов и событий перемежались с хроникой церковной жизни и сообщениями о взаимодействии церкви и общества.
Булгаков и его коллеги
