Мой дядя Адриано - Бруно Перини
Короче говоря, для Фо эта передача не стала ничем из ряда вон выходящим, но для RAI оказалась последней каплей.
1987 год, «Фантастико» становится делом юридическим и политическим
Но не для Адриано, который как ни в чем не бывало уже нашел новую цель. Не посоветовавшись ни с кем, дядя делает то, что никто и представить себе не мог: после фильма «Гринпис», в котором впервые без цензуры крупным планом показали жестокий и очень кровавый забой тюленей, Адриано осуждает их истребление и сразу после этого затрагивает самую деликатную тему – референдум об охоте, который должен состояться на следующий день. С мрачным лицом, скупо цедя слова, чтобы подчеркнуть царящую в студии тишину, придающую еще больший вес сказанному, он просит зрителей написать на бюллетенях одну фразу: «Охота против любви». Адриано произносит эту фразу, а затем пишет на доске. Мало кто тогда понял, что произошло, но менеджеры RAI сразу насторожились. Помню, в тот вечер я был в студии. В какой-то момент ко мне подошел Марио Маффуччи и сказал: «На этот раз твой дядя перегнул палку. Даже я понимаю, что просьба написать фразу «охота против любви» равносильна просьбе сознательно испортить бюллетень для голосования».
Напряжение достигло предела. В продолжение программы, по настоянию руководства RAI, которое предвидело скандал, Адриано публично извинился, сказал, что не знал о том, что, если написать хоть что-то лишнее на бюллетене, голос будет аннулирован. Но шестеренки уже закрутились. Статья 294 Уголовного кодекса Италии гласит, что любое лицо, которое с помощью насилия, угроз или обмана препятствует полному или частичному осуществлению права политического самовыражения или заставляет кого-либо осуществлять это право не по своей воле, наказывается лишением свободы на срок от одного года до пяти лет. Директора RAI предложили три варианта дальнейшей судьбы Челентано: уволить его, не заставляя платить миллиардные штрафы; отменить прямой эфир и запустить программу в записи; заставить его петь и танцевать и ничего больше. В итоге было принято решение продолжить прямой эфир, а Челентано был оштрафован на двести миллионов лир. И вот тогда «Фантастико» стала национальным политическим делом, режиссера и редакторов завалили вопросами, и даже Адриано понимал, что затронул тему, выходящую за рамки развлекательной передачи. Среди многочисленных отзывов стоит упомянуть один, написанный 14 декабря 1987 года Эудженио Скальфари, основателем, а затем и директором газеты La Repubblica. В этой редакционной статье, помимо того, что она является одним из самых точных портретов дяди, содержится анализ власти телевидения над зрителем. Кажется, что Скальфари, сам того не желая, предвосхищает приход к власти Берлускони – предпринимателя, который два года спустя станет его главным противником в политико-судебной борьбе за контроль над издательским домом Mondadori. Той, что потом получит название «Битва при Сеграте»[119].
«Адриано Челентано, – пишет Эудженио Скальфари, – быстро стал политической фигурой. Я настаиваю: политической. Может быть, он этого не знает, может быть, его это не волнует, но именно это и происходило, или, точнее, происходит сейчас, суббота за субботой, «Фантастико» за «Фантастико». При этом я ни в малейшей степени не думаю, что Адриано Челентано хочет выдвинуть свою кандидатуру на должность депутата или сенатора или же стремится возглавить движение, названное в его честь (хотя клубы и тайные общества челентанистов существуют в разных частях Италии). Я думаю, что сейчас появляется новое течение в политике, которое Челентано инстинктивно почувствовал и теперь использует с большой коммерческой проницательностью. И это не может на нем не отражаться: пока он им пользуется, он тем самым стимулирует его рост и развитие, заставляет приобрести осознание, поддерживает участников и формирует коллективное поведение и единый образ мыслей. Так родился челентанизм. Несколько социологов уже начали изучать его особенности, и я точно знаю, что некоторые особо внимательные политики с большим интересом следят за телевизионными шоу Челентано. Нелегко определить, в чем суть челентанизма. В нем много всего: щепотка ностальгии по музыке тех времен, когда мы были на двадцать лет моложе («Il ragazzo della via Gluck» для поколения нынешних сорокалетних была тем же, чем «Касабланка»[120] для шестидесятилетних); успешный человек, который выстроил свою жизнь собственными руками; клан, который Челентано создал в начале карьеры, этот своеобразный расширенный вариант семьи, рядом с которой ему спокойно; животная, осязаемая харизма, исходящая от этого молодого человека, на чьем лице понемногу становятся заметны следы прошедшего времени; его любовь к глупостям, которые почти всегда спонтанны и потому так влияют на других; его показное невежество (может быть, истинное, а может, и нет) во всех сложных вопросах, выходящих за рамки чувственного восприятия, интуиции, законов природы».
Эудженио Скальфари завершает свой длинный обзор очень интересным предсказанием, если вспомнить, какую роль будет играть телевидение с приходом к власти Сильвио Берлускони: «Но берегитесь, друзья, близкие и далекие, как говорил в свое время гораздо более безобидный Нунцио Филогамо[121]: Челентано установит новую планку. Он уже раскачал маховик, сделал осязаемой гипнотическую силу телевидения, показал, что огромная масса итальянцев
