О Самуиле Лурье. Воспоминания и эссе - Николай Прохорович Крыщук
Был апрель. Потом пришел июль.
Впрочем, я продолжаю собеседовать с Саней, прочитал и алмазную россыпь двух томов Гедройца. И книгу о Писареве. Умнею мал-мала.
Нина Катерли. «…Сейчас вы подписали себе путевку в тюрьму»
С Саней Лурье я познакомилась в начале 1976 года, когда принесла свои рассказы в «Неву». Он был моим первым редактором – и остался им до конца.
Вскоре мы подружились, и у нас возникла традиция: каждое утро мы с Саней созванивались и обменивались впечатлениями – как прошел день и что случилось в отечестве. Хорошего было мало. Например, когда в 1984 году «Нева» напечатала мою повесть «Полина», нам с Саней досталось и от первого секретаря Ленинградского обкома Льва Зайкова, и от армейской газеты «Красная Звезда». Там, в повести, подруга героини сказала про ее бывшего мужа, офицера, что он, мол, «был серый, как валенок». Это было расценено как клевета на всю Советскую армию. Авторы газетной статьи требовали привлечь к строгой ответственности меня и С. А. Лурье как редактора, пропустившего крамолу в печать.
Хорошее в отечестве началось с перестройкой и продолжилось в то время, которое дураки называют «лихими девяностыми», а мы – временем свободы и надежды.
В 1991 году случился путч. Помню, как 19 августа пришла на площадь к Мариинскому дворцу, а оттуда – в редакцию газеты «Невское время», расположенную по соседству. Первым, кого я увидела там, был Саня Лурье – он правил какой-то текст. Это был текст обращения, под которым он тут же поставил свою подпись. Я подписала это обращение тоже, и Лурье, усмехнувшись, сказал: «А вы понимаете, Нина, что, может быть, сейчас вы подписали себе путевку в тюрьму?»
Тогда мы, несколько человек, поставили под обращением подписи, на следующий день оно появилось в «Невском времени», а еще – напечатанное в виде листовки, которая была ночью с 19 на 20 августа расклеена по городу. Привожу это обращение целиком:
Сограждане!
Неужто нам только померещилось, будто наша жизнь имеет смысл, а у нашей великой Родины есть будущее? Неужто полдюжины изменников отнимут у наших детей последнюю надежду увидеть родную страну свободной, цивилизованной, счастливой? Неужто отдадим их в полное распоряжение партийных, полицейских, армейских начальников – сытых, бездарных, бесчестных?
Заговорщики задумали погубить страну. Если мы им это позволим – мы заслужили свою судьбу.
Не позволим! Нас – 300 миллионов. Мы не рабы!
М. Молоствов, С. Лурье, М. Герман, Н. Катерли, Г. Николаев, К. Азадовский
Четыре года спустя случилась история с Союзом писателей Санкт-Петербурга, который решил объединиться с «красно-коричневым» Союзом писателей России. Точнее, так решили чиновники из городской администрации.
Как ни удивительно, многие наши коллеги по Союзу с этим согласились. Их, видимо, не смущало членство в одной ассоциации с Куняевым, Прохановым, Михаилом Назаровым и другими черносотенцами – у нас же эта идея вызвала чувство брезгливости. Так что когда большинство петербургских писателей все-таки проголосовали за объединение, мы с Саней Лурье, Константином Азадовским и Евгением Анисимовым вышли из зала, а затем и из Союза писателей. Вскоре Союз покинули Яков Гордин, Наталия Рахманова и многие другие…
Сани больше нет. Очень не хватает сегодня его смелости и бескомпромиссности, которые он сохранил до последних дней. Не хватает Саниного острого глаза, безупречного вкуса и чувства слова, не хватает наших ежеутренних разговоров – особенно сейчас.
Николай Крыщук. Теория точек. Литературное отступление из ненаписанных воспоминаний о Самуиле Лурье
К слову. …Еще где-то в начале наших встреч мы с Саней уговорились, что будем оставаться на вы. Все уже не раз перепьют друг с другом на брудершафт, исфамильярничаются вдребезги, а мы останемся, как в первый день знакомства. Идея была правильная. Меня часто коробило тыканье со стороны людей ему не близких, а то и неприятных. Исключение – друзья юности.
Письма из Пало-Альто. Жили в одном городе, поэтому письма были редкостью. Разве что прислать любопытное видео, актуальную цитату, обменяться текстами или о чем-нибудь напомнить. Пошли письма уже из Пало-Альто. Интонация общения С. Л., попутных замечаний и рассуждений, настроение, каждодневная борьба с болезнью в пользу жизни и литературы в них хорошо видны. А также пробившаяся в слово мелодия отношений, которая до того старалась обойтись без слов. Фрагменты из писем С. Л. пройдут сквозь этот текст.
«…Завтра у меня начнется химия, и какое-то время, говорят, мне будет трудновато общаться, в том числе и письменно. Так что не волнуйтесь, если возникнет пауза. Я и это письмо откладывал до наступления полной ясности. Полная – не наступила, но все-таки можно оценить шансы.
Они не так плохи. В частности, сегодня выяснилось, что мозг пока не затронут. На что никто особо не надеялся, потому что мне досталась особо коварная разновидность: распространяется очень быстро и первым делом бросается в голову. Таким образом, лечение начинается вовремя, и шансы есть. ‹…› Хотя не очень большие: выздоравливают 20 процентов. Из остальных многие получают возможность провести в терпимом и рабочем состоянии года два. Это не так мало, как мы с Вами понимаем» (27 августа 2013 года).
О прозе. Природа игры и природа совести таинственны сами по себе. А уж то, как они сплетались и были завязаны узлом в Самуиле Лурье, вообще трудно поддается описанию. Артистизм был и в составе его деликатности, и в тонком ритуале обольщения, и в умении, не обидев, сказать в глаза трудную правду или, напротив, вложить пощечину в лукавый комплимент.
Все, в чем не было умного изящества, представлялось ему не просто свидетельством бесталанности, но следствием бессовестности и небрежного отношения к жизни. Про себя говорил: главная в жизни страсть – чтобы текст был хороший. Какая связка, заметьте: страсть – текст. Связка, знакомая всякому истинному поэту (строки Пастернака и Мандельштама просятся и в эту строку). Об одном известном литераторе С. Л. как-то сказал, что было явной автохарактеристикой: пишет статьи и прозу, а живет, как трагический поэт.
Итак, страсть, совесть, смысл, игра – природа одна. К примеру, С. Л. любил футбол и знал в нем толк. Любил изобретательность, ум, смелость, комбинацию. Быть может, несколько литературно. Потому и судил ее по тем же правилам, что и беллетристику. Красиво играют, техника, остроумные передачи, но как только подходят к воротам – забыли, зачем пришли. Озираются, как эскимосы в парной.
Наши тоже: столько накрутят литературы, и неплохой, неплохой, ничего не имею против. И так называемый интеллект. Только не помнят, ради чего бежали.
Тема прозы для Лурье – особая, поскольку
