Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 7

— Я не считаю вас мужчиной, которого можно напугать.

— Боюсь, она остановила на мне свой зловещий выбор, потому что, полагаю, она пробует на мне парад своих приемов. Я могу любить только Розали.

— Кстати, вот письмо, что она вам написала.

Я распечатываю письмо и отхожу к окну его прочесть. Вот что она пишет:

«Дорогой друг. Ты оставил меня на руках у нежного отца, который не допусти меня ни о чем заботиться, вплоть до момента, когда у меня не буде уже никаких сомнений о моем положении. Я буду писать тебе по адресу, который ты мне назовешь. Если Вероника тебе нравится, я буду неправа, если буду ревновать в такой момент. Я думаю, что она не сможет перед тобой устоять, и что она развеет твою грусть, которая меня действительно огорчает. Напиши мне что-нибудь перед твоим отъездом».

Я захотел, чтобы маркиз его прочел, и я увидел, что он растроган.

— Да, — сказал он, — она найдет во мне заботливого отца, и если она окажется вынуждена выйти замуж за моего крестника, и он не будет с ней хорошо обращаться, она не надолго останется с ним. Она будет счастлива также и после моей смерти. Но слушайте, что она говорит вам по поводу Вероники? Я не считаю ее весталкой, хотя и не знаю на ее счет никаких историй.

Я заказал четыре куверта; Аннета заняла место за столом, не заставив себя упрашивать. Увидев Ледюка, я сказал ему, что если он болен, он может идти лечь.

— Я хорошо себя чувствую.

— Тем не менее. Идите. Вы послужите мне за столом в Ливорно.

Я увидел, что Вероника удовлетворена этой экзекуцией. Я решился повести против нее любовное наступление с развернутыми знаменами, делая ей за столом многозначительные намеки, в то время как маркиз любезничает с Аннет. Поведя разговор о моем путешествии, я спросил у него, могу ли я взять завтра фелуку на Леричи.

— На любое время, с каким хотите количеством гребцов; Но я надеюсь, что вы отложите отъезд на три-четыре дня.

— Нет, потому что эта отсрочка может мне дорого обойтись.

Покосившись на Веронику, я заметил, что она усмехается. Поднявшись из-за стола и предоставив мне отечески наставлять Аннет, маркиз поговорил четверть часа с Вероникой, затем подошел ко мне и сказал, что его подстрекают упросить меня остаться еще на три дня, или, по крайней мере, на завтрашний ужин.

— В добрый час. Мы поговорим о трех днях завтра за ужином.

Маркиз воскликнул «Ура!», а Вероника дала понять, что тронута моей уступчивостью. После ухода маркиза я спросил у нее, могу ли я отправить Коста спать. Она ответила, что в компании сестры никто не сможет предположить чего-то дурного. Она начала причесывать меня на ночь, в то время, как Аннет пошла в свою комнату приводить в порядок свои мелкие дела. Она ничего не отвечала мне на мои любовные намеки. Когда я собрался ложиться спать, она пожелала мне доброй ночи; я хотел ее поцеловать, но ее сопротивление меня застало врасплох. Я сказал ей, что нам надо поговорить, и в ожидании ответа пригласил присесть рядом с собой.

— Почему вы отвергли это маленькое удовольствие, которое, в конце концов, всего лишь простой знак дружбы?

— Потому что невозможно, чтобы мы, такие, как мы есть, оставались простыми друзьями, — и мы не можем быть любовниками.

— Почему мы не можем быть любовниками, будучи людьми свободными?

— Я не свободна от предрассудков, и вы не подаете к этому никакого повода.

— Я полагал, что вы выше этого…

— Какое жалкое превосходство, которое, по сути, есть издевательство над самим собой! Что будет со мной, если я позволю себе следовать чувствам, которые вы мне внушаете?

— Я этого и жду, дорогая Вероника. Нет, Чувства, которые я вам внушаю, это не любовь. Они совпадают с моими. Любовь сметает чувства, которые ей ставят помехи.

— Уверяю, что вы еще не свели меня с ума; но я знаю, что когда вы уедете, я буду некоторое время грустить.

— Если это правда, в этом нет моей вины; но скажите же мне, что я могу сделать, чтобы вы были счастливы во время моего короткого пребывания здесь.

— Ничего, потому что мы ни в чем не можем быть уверены, находясь наедине друг с другом.

— И поэтому я уверен, что никогда не женюсь, если не буду другом моей любовницы.

— То есть, когда вы перестанете быть ее любовником.

— Именно так.

— Вы хотите кончить там, где я хотела бы начать.

— Вы могли бы быть счастливы; но это значит играть слишком по-крупному. Мне кажется, прекрасная Вероника, что мы могли бы баловаться любовью без последствий, проводя вместе счастливые часы., так, чтобы предрассудкам не было времени нас тревожить.

— Это возможно, но я боюсь даже мысли об этом, потому что она может меня далеко завести. Ох, нет! Оставьте меня! Подождите, вот моя сестра, которая тревожится, видя меня обороняющейся.

— Ладно! Я вижу, что я неправ. Розали ошиблась.

— Как! Что она могла подумать?

— Она мне написала, что считает вас доброй девушкой.

— Ей очень повезло, если у нее нет оснований раскаиваться в том, что она была слишком добра.

Она пошла спать, и я — тоже, досадуя, что все это затеял. Я пообещал себе оставить ее с ее правилами, истинными или ложными. Но при своем пробуждении я увидел ее пришедшей к моей кровати с видом настолько нежным, что во мгновенье ока сменил свою позицию. Я решил, что она раскаялась, и понадеялся, что встречу наилучший отклик при второй атаке. Остановившись на этой мысли, я позавтракал, болтая с ней, так же, как и с ее сестрой, и держался таким же образом и за обедом, вплоть до вечера, когда пришел г-н Гримальди и, видя нас веселыми, решил, что может нас поздравить. Видя, что Вероника восприняла поздравления, как будто она их заслужила, уверился, что получу ее после ужина и, в опьянении, вместо того, чтобы оставаться на три дня, пообещал им четыре.

— Отважная, храбрая Вероника! — сказал он ей, — всегда добивайтесь уважения ваших прав. Вы рождены, чтобы пользоваться абсолютной властью у тех, кто вас любит.

Мне казалось, что она должна была, по крайней мере, сказать фразу, уменьшающую слегка уверенность маркиза, но ничуть, она стала еще красивее, она красовалась; я смотрел на нее с видом скромного побежденного, гордящегося своими цепями. Я проявил доброту, принимая это поведение, в убеждении о моей неминуемой победе. Я уклонился от возможности поговорить отдельно с маркизом, чтобы не быть вынужденным разубеждать его, если он начнет задавать мне вопросы. Он сказал, уходя, что будет иметь удовольствие ужинать с нами лишь послезавтра.

Взгляните, — говорит она, когда мы остаемся одни, — насколько легко меня заставить думать так, как вы хотите. Я больше люблю, когда полагают, что я добра, потому что доброй казаться лучше, чем смешной — это любезный эпитет, которым награждают девушку, имеющую принципы. Не правда ли?