Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев
Хотя Паунд был всего на три года старше Элиота, он был уже широко известен. Родом со Среднего Запада США, в Англии он находился целых пять лет и успел к 1914 году выпустить пять поэтических книг. С 1912-го он был секретарем знаменитого ирландского поэта У. Б. Йейтса (1865–1939).
Паунд был энергичным организатором. К этому времени он собрал вокруг себя группу талантливых поэтов и писателей – в нее входили англичане Р. Олдингтон, Ф. С. Флинт, Ф. М. Форд, американцы Э. Лоуэлл, Х. Дулиттл, Дж. Г. Флетчер. Он был основателем имажизма, ставившего в центр поэзии image, «образ»: «Образ – это то, что представляет комплекс мыслей и чувств в мгновение времени»[191]. В 1914 году издательство «Poetry Bookshop», отвергшее Элиота, опубликовало антологию имажистов[192].
Как организатор и идеолог, он союзничал с вортицистами (от слова vortex, «вихрь») Уиндема Льюиса, боролся с футуристами Маринетти, но сохранял нейтралитет по отношению к блумсберийцам, с которыми враждовал Льюис. Сотрудничал он с чикагским журналом «Poetry» и лондонским «Egoist». При его поддержке в том же 1914 году в «Эгоисте» началась публикация «Портрета художника в юности» Дж. Джойса. Позже он «открыл» Хемингуэя. Ряд его стихотворений и эссе были напечатаны в июне 1914-го в первом номере журнала «Blast» («Взрыв») У. Льюиса. Его манифест «Vortex. Pound» вышел во втором номере (1915).
Со стихами Паунда Элиот познакомился еще в Гарварде, но не очень спешил с ним встречаться. Встреча состоялась только 22 сентября, незадолго до начала занятий в Оксфорде. Паунд принимал его дома с женой – художницей-«вортицисткой», англичанкой Дороти Шекспир.
«Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока» и «Женский портрет», чрезвычайно понравились Паунду. К тому же они соответствовали доктрине «имажизма». Удачей было и то, что к моменту встречи у Паунда период энергичного поиска союзников и завязывания литературных связей не сменился еще периодом поиска врагов. Особенность его характера, которую позже называли «антагонистической харизмой», не успела развиться в полную силу.
Паунд настоял на том, чтобы Элиот немедленно занялся подготовкой поэмы для публикации в чикагском журнале «Poetry». Обращаясь к его издательнице Хэрриэт Монро, он писал: «Это лучшая поэма, которую я до сих пор имел или видел из написанных американцем. МОЛЮ БОГА, ЧТОБЫ ЭТО НЕ БЫЛО ЕДИНСТВЕННОЙ И ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ УДАЧЕЙ»[193].
Элиот – Эйкену (после встречи): «Я все еще в Лондоне… Я остаюсь до вторника, поскольку есть возможность пообедать в понедельник в китайском ресторане с Йейтсом, – и Паундами. Паунд был on n’est pas plus aimable[194], он опубликует ‘‘Пруфрока’’ в Poetry и даже заплатит мне за это. Он хочет, чтобы я подготовил кн[игу] после войны. Дьявольщина тут в том, что я не создал ничего хорошего после Дж. А[льфреда] П[руфрока] и корчусь от бессилия».
Радость от результата встречи не мешала некоторому скепсису по отношению к Паунду: он «скорее умный собеседник: его стихи хороши по замыслу, но трогательно некомпетентны [по исполнению]; хотя замечания порой удачны»[195].
6
В Оксфорде Элиоту предстояло вернуться к работе над диссертацией, но поэзия снова оказалась в центре его интересов. Правда, в письме Эйкену он говорил о своих недавних опытах как об «искусственных» и «вымученных», разве что идея была правильной. И добавлял: «Вот если бы я мог снова оказаться в Париже».
Еще один характерный пассаж из этого письма: «Разве что-нибудь убивает так, как мелкие тревоги? А в Америке мы беспокоимся все время. Тут, я думаю, великая польза страдания, если это трагическое страдание – оно уводит нас от самих себя – а мелкое страдание приводит к обратному и убивает вдохновение. <…> Я иногда думаю, что было бы лучше оказаться мелким клерком в почтовом отделении, где не о чем беспокоиться – но с сознанием загубленной жизни».
В Оксфорде «старая Европа» была представлена в неменьшей концентрации, чем в Венеции или Марбурге. «Ваш колледж называется Новый, но вы не думайте, он – современник Куликовской битвы»[196].
Как и в предыдущих главах, мы пытаемся реконструировать контекст в надежде лучше понять героя…
В то же самое время, когда Элиот приехал в Оксфорд, там учился будущий автор «Хоббита» и «Властелина колец» Дж. Р. Р. Толкин. Он был на четыре года младше. «В Оксфорде компания была мужская, – писал биограф Толкина Х. Карпентер. – Правда, на лекциях бывали и девушки-студентки, но они жили в женских колледжах, мрачных зданиях на окраинах города, и к молодым людям их подпускали не иначе как под строжайшим надзором. Да молодые люди и сами предпочитали общаться друг с другом. Большинство из них только что покинули стены закрытых мужских пансионов <…> даже изъяснялись они на своем, им одним понятном сленге, в котором самые обыкновенные слова сокращались и коверкались до неузнаваемости»[197].
В чем-то студенческая жизнь напоминала Гарвард, но тут Элиот не был своим. В письме кузине он признавался: «Возможно, когда я научусь, как воспринимать англичан, эта кирпичная стена [которая нас разделяет], перестанет меня беспокоить. Но всегда настолько легче понять, что думает француз или американец, чем англичанин»[198].
Мёртон-колледж, где ему предстояло заниматься (там позже работал Толкин), был основан в XIII веке. В часовне колледжа сохранилась дюжина витражей, созданных в то время. Из более современных артефактов в коридоре стоял бюст Николая II, подаренный им самим.
Во «внутреннее пространство» (четыре квадратных двора один за другим) надо было проходить через подворотню XV века, украшенную скульптурами святых. Дальше – привратницкая. Привратник выдал Элиоту ключи от его комнаты, выходившей на Cент-Олбенский двор. Здания этого двора подверглись реновации, водопровод и канализация там были самыми современными во всем Мёртоне, хотя и отставали от американских стандартов. Комнаты отапливались угольными каминами. В качестве ванны использовалась лохань, стоявшая под кроватью.
Из-за войны Оксфорд выглядел пустынным. В октябре 1914 года в Мёртоне числилось менее пятидесяти студентов, из них шесть американцев, четверо индусов и двое канадцев. Англичане, которые еще не пошли в армию, занимались военной подготовкой тут же, в Оксфорде.
В Лондоне «шум и спех» помогали Элиоту работать, а чинный распорядок оксфордской жизни скорее мешал. Вставать приходилось в 7.15 (чего он не делал со школы), бежать в соседний «двор», чтобы отметиться в журнале и ждать завтрака до 8.30. В промежутке он обычно писал письма. Необходимость присутствовать в строго определенное время на завтраке, обеде и ужине помогала организовать день, но и сковывала.
Во время общих обедов и ужинов завязывались контакты. Как и во всех старых английских университетах, студенты
