Дмитрий Волкогонов - Троцкий. Книга 2

В своей книге о Сталине этот эпизод я освещал несколько иначе, но теперь, когда открылись дополнительные свидетельства, картина прояснилась достаточно полно. Члены Политбюро обсуждали вопрос о высылке Троцкого несколько раз. Возражали Бухарин и Рыков. Активно поддерживал Сталина Ворошилов. Другие колебались. Дискуссии по поводу депортации не протоколировались. Но наконец Сталин добился своего: его постоянный соперник отправлялся к далекой китайской границе, хотя генсек не отказался, судя по всему, от мысли выдворить Троцкого за границу.

Путешествие Троцкого из Москвы до Алма-Аты подробно описано в его автобиографической книге "Моя жизнь". Я хотел бы добавить лишь следующее: в связи с массовыми высылками оппозиционеров в восточные районы, арестами многих вчерашних членов партии, в чем-то проявивших "симпатии" к Троцкому, в ОГПУ был создан специальный большой отдел с филиалами на местах. Сфера политического сыска становилась все шире. Все больше и больше подозрительных людей бралось "на заметку". В первую очередь были арестованы те, кто работал под непосредственным началом Троцкого в Реввоенсовете, наркомате, его секретариате. Наиболее близкие помощники Троцкого — Сермукс и Познанский — были арестованы в Алма-Ате. Судьба их печальна.

Как мне рассказывала Надежда Александровна Маренникова, работавшая в 20-е годы в секретариате Троцкого, Сермукс и Познанский были очень интеллигентными людьми, самоотверженными в работе, безгранично верившими в правоту Троцкого. Бутов был своего рода начальником штаба секретариата. Мы, машинистки, получали по 40 рублей в месяц, рассказывала Надежда Александровна. Даже по тем временам этого было мало. Бутов однажды сказал об этом Троцкому. Тот распорядился ежемесячно доплачивать нам еще по 23 рубля из его литературных гонораров…

Надежде Александровне в момент нашей беседы было 88 лет…

— У меня память теперь "кусками", или, точнее, отдельными "картинами". Сплошного полотна уже нет, — жалуется рассказчица. — Помню, в каком ряду сидела в театре с Сермуксом в 1927 году, но не помню имени и отчества Бутова…

Старая женщина особенно много и тепло говорила о Сермуксе, который разделил трагическую судьбу большинства сотрудников Троцкого:

— Сермукс был арестован в 1928 году. Писал мне из лагерей. Письма мечены Медвежегорском, Череповцом. В 1929 году его перевели в другое место. Мои письма, видимо, уничтожал, иначе взяли бы и меня. Всех, кого я знала в секретариате Троцкого, арестовали. Судьба их горька: долгие тюрьмы и лагеря, а в 1937–1938 годах дождались и расстрелов. Кто-то очень хотел, чтобы о Троцком не помнил никто. Особенно охотились за теми, кто работал с наркомом, кто знал его. Ну а знали его очень многие, поэтому уничтожать пришлось так много людей…

Думаю, рассказ старой женщины позволяет полнее почувствовать атмосферу того времени, когда все, что было связано с Троцким, сразу же вызывало острейшее подозрение, за которым следовала одна и та же реакция.

В конце января 1928 года Троцкого, Наталью Ивановну и их старшего сына Льва привезли в Алма-Ату — тогда заштатный, провинциальный город на окраине страны. Здесь Троцкому предстояло пробыть год. Пару недель ссыльные жили в гостинице "Джетысу", затем нашли небольшой дом, где их и разместили. Некоторое время с ними находились Сермукс и Познанский, но скоро их здесь и арестовали[142]. Троцкий был чрезвычайно опечален арестом своих верных помощников.

Семья Троцкого наладила кое-какой бесхитростный быт, и несломленный революционер сразу же окунулся в работу. Энергии этому человеку было не занимать. В любой самой сложной обстановке не знало отдыха его острое перо. Вскоре из Алма-Аты пошли в Москву, другие города письма, полетели телеграммы. Троцкий пытался быстрее установить местонахождение лидеров оппозиции, проанализировать обстановку, наметить стратегию дальнейших действий. Вскоре поток корреспонденции хлынул в скромную квартиру ссыльного.

Старший сын Троцкого вел "канцелярию" — учет поступавших писем, отправку ответов ссыльного. В книге "Моя жизнь" приводится некоторая статистика связи Льва Давидовича Троцкого с внешним миром: "За апрель — октябрь 1928 г. нами послано было из Алма-Аты 800 политических писем, в том числе ряд крупных работ. Отправлено было около 550 телеграмм. Получено свыше 1000 политических писем, больших и малых, и около 700 телеграмм, в большинстве коллективных. Все это главным образом в пределах ссылки, но из ссылки письма просачивались и в страну. Доходило к нам в самые благоприятные месяцы не больше половины корреспонденции. Сверх того из Москвы получено было 8–9 секретных почт, т. е. конспиративных материалов и писем, пересланных с нарочными; столько же отправлено нами в Москву. Секретная почта держала нас в курсе всех дел и позволяла, хоть и с значительным запозданием, откликаться на важнейшие события"[143].

А события действительно разворачивались важные. В стране нарастал хлебный кризис. Крестьяне не хотели отдавать хлеб за бесценок. Изгнав троцкистов из партии, Политбюро тем не менее раскололось. Сталин взял круто влево, как требовал раньше Троцкий, а Бухарин со своими сторонниками предупреждал об опасности форсирования событий. Когда в сентябре 1928 года Троцкий прочитал в "Правде" статью Бухарина "Заметки экономиста", то воскликнул:

— Капитулянты могут взять верх! Революция в опасности! Бухарин утверждал, что возможно бескризисное развитие промышленности и сельского хозяйства. Нужно поднять цены на зерно, нельзя допускать односторонней и чрезмерной перекачки средств из села в город для нужд индустриализации. Нужно всемерно расширять крестьянский рынок и не форсировать преобразования в деревне. "У нас должен быть пущен в ход, сделан мобильным максимум хозяйственных факторов, работающих на социализм, — писал Н.И.Бухарин. — Это предполагает сложнейшую комбинацию личной, групповой, массовой, общественной и государственной инициативы. Мы слишком все перецентрализовали".

Троцкий почувствовал, что Сталин, по сути, склонен, отвергнув Бухарина, идти по пути, на котором настаивала оппозиция: ограничить кулака, ускорить индустриализацию за счет деревни, принять чрезвычайные меры для выхода из кризиса. Троцкий, да и другие лидеры оппозиции, были изумлены: Сталин становится на их сторону! Многие надеялись (о чем они писали друг другу), что изменение курса Сталина, ввязавшегося в борьбу с капитулянтом Бухариным, кончится тем, что их скоро позовут из ссылки. Нечто подобное проскользнуло и в некоторых письмах Троцкого своим сторонникам[144]. Троцкий в разговорах с отдельными эмиссарами, которые эпизодически, полулегально приезжали к нему из Москвы и Ленинграда, высказывал мысль, что "полевение" Сталина означает верность стратегии оппозиции. Сегодня, продолжал ошибочно считать Троцкий, политика и идеи Бухарина более опасны, чем крестьянский курс Сталина…[145] Троцкому казалось, что наступление на кулака, которое объявляет Сталин, помимо его воли, приведет генсека и его фракцию на рельсы левого крыла партии. Мы еще понадобимся партии, оптимистично говорил Троцкий.