Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински
– Ну чего загрустил? Выше нос! – подбадривала меня Мари-Алин с лучезарной улыбкой. – Гляди: вон Клод тебе машет, подойди к нему!
Действительно Клод Равар, сидящий в глубине кафе, настойчиво звал меня. Я стал продираться к нему, на ходу пожимая руки приятелям и целуя в щечки знакомых девушек. Клод выглядел как-то странно, был явно озабочен и растерян.
– Ты какой-то мрачный. Что стряслось?
– Мне срочно нужна твоя помощь. Сегодня же! Может, ты мне что-нибудь посоветуешь, – Клод взбалтывал стакан трясущейся рукой, ледышки звенели.
– Говори!
– Меня попросили приютить одного высокопоставленного алжирца. Важную шишку. Беда в том, что в моей берлоге живет уже другой алжирец и места всем не хватит. Тот приезжает завтра, где же его поселить? Подскажи!
К сети Жансона Клода подключил именно я. В первую очередь, алжирцев нужно было прятать, поскольку их разыскивала полиция, и в гостинице таких постояльцев сейчас же бы заметили и сцапали. Они не могли спокойно бродить по улицам или ужинать в ресторанах. Жак Шарби[40], знаменитый комедийный актер, успешно селил беглецов у своих многочисленных друзей, театральных деятелей. Однако ночевать постоянно в одних и тех же домах наши гости не могли, приходилось всякий раз находить им новое убежище. Поэтому однажды Франсис и Даниэль обратились ко мне: нет ли на примете надежного человека, помимо знакомых Жака Шарби? И я тут же вспомнил о Клоде. Профсоюзный деятель, представитель Всеобщей конфедерации труда[41] в компании «Эр Франс», он давно мечтал помочь Фронту национального освобождения при условии, что никто об этом не узнает и остальные участники сети не будут с ним общаться. Клод давно состоял во Французской коммунистической партии, активно ее поддерживал и вовсе не желал расстаться с партийным билетом, как это случилось со многими коммунистами, что открыто поддерживали алжирцев.
– Похоже, и впрямь приезжает кто-то из ряда вон, – продолжал Клод, в панике осушив стакан до дна. – Большой начальник. Высокий чин. Ему нужно надежное пристанище, где никто бы и не вздумал его искать.
– Постой. Кажется, я знаю, куда его направить. Не волнуйся, я все улажу.
Мы с Мари-Алин вернулись домой, на цыпочках прошли по коридору. Тишина полнейшая. Свет уличных фонарей полосами ложился на пол. Натали сладко спала в кроватке. Няня Орели тоже уснула рядом, на деревянной скамье. Мари-Алин покачала головой, заговорщицки мне подмигнула, достала из шкафа плед и заботливо укрыла девочку-подростка.
На следующее утро я выскользнул из лаборатории затемно. Дел впереди невпроворот. Сначала надежно спрячу почтенного гостя Клода, а вечером непременно встречусь с другом-фотографом Анри, который мне звонил накануне. Но прежде всего займусь нашими насущными нуждами. Опять проклятых денег не хватало. Я заплатил за аренду лаборатории и остался без единого сантима в буквальном смысле слова. А между тем запасы разноцветных чернил, химических реактивов и бумаги тоже подошли к концу.
Единственное спасение – заложить технику. Никто из домашних и друзей не знал о том, что я постоянный посетитель ломбарда. За любимый «роллейфлекс» мне дали всего десять процентов от его настоящей стоимости. Еще я принес зеркальный фотоаппарат «Экзакта» с объективом 24 × 36. Только бы выкупить оба в срок, не опоздать! Раньше мне удавалось успешно сводить концы с концами, совмещать легальную деятельность с нелегальной. Однако счастливые времена прошли. Когда я мог делить свою работу пятьдесят на пятьдесят, доходы от фотографии позволяли мне бесплатно и бескорыстно работать на Фронт национального освобождения. Теперь же сеть отнимала у меня все сто процентов времени и сил, поэтому касса давно опустела, а долги неумолимо росли.
Провозившись с ломбардом и покупками, я освободился лишь к полудню. Скорее, к старинному другу, нельзя терять ни минуты! Филипп принял меня с распростертыми объятиями в своей просторной, богато обставленной квартире в XVI округе. Именно о нем я подумал в первую очередь, когда Клод слезно умолял меня спрятать высокопоставленного алжирца. Пусть еврей, страстный приверженец государственной колониальной политики, приютит араба из Фронта национального освобождения, которого разыскивает полиция. Дерзкий план, не находишь? Опять-таки о лучшем прикрытии и мечтать нельзя. Заслуженный борец Сопротивления, участник Движения сионистской молодежи, Филипп после окончания Второй мировой отправился к родственникам в Алжир, черноногим[42], жившим здесь издавна, из поколения в поколение. Война заставила его вернуться в Париж. И с тех пор он громко, страстно, во всеуслышание проклинал повстанцев и ратовал за возвращение Алжира французам. Нет-нет, решительно никто и никогда не стал бы искать у него в квартире беглых алжирцев!
Мы с ним не виделись несколько лет, поэтому поначалу говорили обо всем и ни о чем, вспоминали старые времена, рассказывали байки. В конце концов я все-таки перешел к делу и попросил его об услуге.
Едва услышав о Фронте национального освобождения, Филипп вскочил на ноги, опрокинув кресло, и заорал, весь красный от возмущения:
– Да как ты смеешь приводить ко мне эту сволочь! Знаешь, что не смогу тебе отказать, и пользуешься этим бессовестно! Друзья так не поступают!
– Неправда! Отказать ты можешь вполне. Скажи «да» или «нет». Если «нет», забудем об этом, – спокойно возразил я, когда вопли смолкли.
– Действительно, я ведь тебе ничем не обязан. Только собственной жизнью. А еще жизнью папы, мамы, сестры. Поэтому сказать «нет» не имею права.
– Тогда скажи «да».
– Предупреждаю, Адольфо, со мной шутки плохи! Раз простил, во второй не прощу!
Потрепанный и измятый, не вполне оправившись от бурного объяснения, я вошел в кафе «Сен-Клод», погрузился в умиротворяющий рокот повседневной болтовни посетителей. Анри уже меня ждал у стойки бара.
– Давай сядем вон там, в углу, – он указал на столик в глубине кафе. – Будет потише, мы сможем спокойно поговорить.
Вокруг и вправду не оказалось ни души. Анри положил руки на стол, заговорщицки склонился ко мне и зашептал:
– Я пришел к тебе по поручению алжирцев.
– Неужели? – я и глазом не моргнул.
Анри ничегошеньки не знал о моем сотрудничестве с Фронтом национального освобождения. Кроме Мари-Алин и непосредственных участников сети никто из моих знакомых не был посвящен в эту тайну. Анри придвинулся поближе, прошептал мне в самое ухо:
– Их организации срочно требуется фальсификатор.
Я постарался сохранить невозмутимость, хотя удивился по-настоящему.
– Ты протестовал против пыток, вот я и порекомендовал им тебя, – объяснил Анри.
– Я давно уже не фальсификатор, и тебе это отлично известно. Отошел от подпольной деятельности сто лет назад.
– Мне также известно, что ты считаешь войну в Алжире бессмысленным кровопролитием. Подумай хорошенько. А потом скажешь «нет» или «да».
– Что за алжирцы тебя прислали?
– Алжирское национальное движение[43].
Размешивая ложечкой сахар в кофейной чашке, я молча вглядывался в лицо Анри. Движение сформировал Мессали Хадж[44], основатель первой политической партии, которая
