Элина Быстрицкая - Звезды на небе
Не могу забыть комнатку мамы Василия. В огромном количестве вышитые белые салфетки, на стульях и диване – вышитые чехлы, семь слоников вереницей, белоснежная чистота! Мама Васи приняла меня как родного человека, не знала, где посадить и чем угостить. Вновь и вновь благодарила за то, что я спасла на фронте ее сына.
Я смущалась. Мне казалось, что не стоит такой горячей благодарности мой поступок, который в годы войны был естественным – тысячи людей отдавали свою кровь раненым. Но после этой встречи я почувствовала себя просветленной, забылись театральные обиды, я решила, что сделаю все, чтобы не сойти с дистанции, и не дам, не позволю загнать себя в тень уже признанных звезд. Жизнь дала мне шанс, и я не упущу его.
Работа в Малом театре целиком поглотила меня, но я не хотела расставаться и с кино. В творчестве я «жадная».
Мне поступало много предложений сниматься в разных фильмах, студии присылали сценарии на прочтение. Я не привередничала – просто выбирала по душе и сердцу.
Однажды, уже на пятом году работы в Малом театре, киностудия «Ленфильм» предложила мне сниматься в картине «Все остается людям». Режиссер был москвич – Георгий Григорьевич Натансон, а директор фильма – Тамара Ивановна Самознаева, которую я знала по работе над «Неоконченной повестью». Может быть, именно Тамара Ивановна и назвала мою кандидатуру на роль в новом фильме – точно не знаю.
Как обычно, на роль Ксении Румянцевой претендовали несколько актрис, профессионально хорошо подготовленных, с прекрасными внешними данными. Ксения была «строгой» красавицей – это явствовало из пьесы С.И. Алешина. Она работала в научной лаборатории, которая занималась серьезными физическими изысканиями. В это время физики и их работа были у всех на устах – эта наука приобрела большую популярность. Издавались книги о физиках, сборники анекдотов («Физики шутят») и т. д.
Снимали фильм в Дубне, в зале, где находился синхрофазотрон. Мне стало очень смешно, когда я увидела красные флажки ограждения, предупреждавшие, что за них заходить опасно. Я ведь понимала, что излучение нельзя «отрезать» флажками: до этой черты воздух опасен, а здесь – уже нет. Очень веселилась, но постаралась не показать, что поняла наивные шуточки хозяев, гордившихся своей действительно опасной работой.
Фильм «Все остается людям» получился хороший. И главное было не в модной теме, а в том, что в нем в роли академика Дронова снимался Николай Константинович Черкасов, с которым я давно была знакома и поддерживала хорошие отношения. Я уже рассказывала, как летела с Черкасовым в одном самолете в США и как он снимал у меня боль в ушах.
Но то был житейский случай, а мне очень хотелось посмотреть на Черкасова в работе. Не для подражания, а для понимания. Моя роль мне не слишком нравилась, но ради общения с Черкасовым я была согласна на все. Вообще я заметила, что если мне удавалось в кино или в театре трудиться вместе с замечательными мастерами, мой творческий диапазон расширялся. И я старалась быть на всех съемках Николая Константиновича. Надо мной беззлобно подшучивали: мол, я влюблена в него. А я просто у него училась. Моя «влюбленность» была особого рода – обожание мастера ученицей.
Время во многих отношениях было сложным, но мне работалось очень хорошо. В фильме снимался и Андрей Попов, талантом не уступавший своему отцу – известному режиссеру и теоретику кино Алексею Дмитриевичу Попову. Он играл роль отца Серафима – непреклонного оппонента беззаветно влюбленного в науку академика Дронова. Черкасов и Попов составили изумительную актерскую пару. За роль академика Дронова Николай Константинович получил Ленинскую премию.
О фильме много писали в прессе, и в основном отзывы были положительные. Это стало открытием новой темы, которую начали успешно развивать другие сценаристы и режиссеры. Вспомните хотя бы «Девять дней одного года»… Я потом немало думала о том, что действительно все остается людям: и великие открытия, и трагические последствия некоторых из них. Но тогда я совсем не задумывалась, что оставлю людям сама.
Любить и страдать
По меркам нашего времени я долго не выходила замуж. Это тревожило родителей, удивляло моих друзей и знакомых. А порою порождало и нелепые слухи. Было бы неправдой написать, что у меня не было увлечений, естественных для моего возраста и моей профессии. Но это были именно увлечения, которые появлялись, исчезали, не оставляя следа в моем сердце.
На многих встречах со зрителями мне задавали такой вопрос: «Что значит в профессии актрисы любовь?» Я, конечно, тут же поправляла: актриса – женщина, и для нее любовь значит то же, что и для других женщин. У каждой это чувство – свое…
Вера людей в силу любви безгранична. И эту прекрасную веру я разделяла всегда. В войну в госпиталях я видела много горя и крови. Но видела и другое: как письма от любимых женщин буквально вливали в тяжело раненных, искалеченных людей целительные силы…
Любовь актрисы – особая тема. Это собственный опыт, собственные эмоции, собственное понимание жизни. Кто-то любит сердцем, а кто-то – умом. Умом я никогда не любила. Я – импульсивный человек. Скажем, я не контролирую себя на сцене. Не испытываю ни боли, ни неловкости, ни неудобств, ни чего-то еще – этого не может быть у меня, потому что образ, в котором я живу, не позволяет этого чувствовать! Бывает, у меня что-то очень болит, но на сцене я этого не ощущаю.
Однако в реальной жизни все по-иному. Неразделенная, горькая любовь – жуткая, тяжкая болезнь, которую излечивает только время. Нет, я говорю неправильно: любовь излечивают поступки того лица, которое вызвало это чувство. Иного «лекарства» нет… Дурные, некрасивые поступки рождают осознание того, что боль и горе были придуманы, что они не истинные, только похожи на настоящие и растворятся в течение жизни.
Любой человеческий жизненный опыт очень влияет на все, что ты делаешь. Я говорю не только об актрисах. Это же касается и актеров – холодным, расчетливым людям нечего делать на сцене. Когда мы набираем учеников, то смотрим же на их манеры, темперамент, речь, сообразительность, пытаемся угадать характер. И если в глазах есть мысль, она обязательно проявится.
Не стоит путать любовь с любвеобильностью. Говоря о любви, я имею в виду именно любовь, а не увлечения. И настоящая любовь – это то, что без остатка заполняет человека и не дает ему возможности жить так, как он жил раньше. Это чувство, которое подвигает его на какие-то свершения, поступки. Я не говорю о сексуальных потребностях, а имею в виду сильное чувство, которое движет человеком, определяет его жизнь. И я всегда с душевным трепетом и волнением играю героинь, которые любят неистово, горячо и чисто. Вспомните Аксинью: к ней, полюбившей Григория Мелехова, не могла пристать никакая грязь. Любовь вела ее к трагической гибели, она предчувствовала это, но не смогла отказаться от нее, изменить себе. Все женщины, если они не ущербны, мечтают о великой любви. Но лишь немногим она дается как бесценный дар.
Человек отличается от животного тем, что его духовность сильнее, чем физиологические потребности. Не хочу выглядеть моралисткой, изрекать вроде бы очевидные истины, но думаю, что имею право на эти размышления. Я сыграла на сцене многих удивительных женщин, очень разных, необычных, сильных и слабых, со странными судьбами. Иными из них я искренне восхищалась. Но было и так, что играла я под аплодисменты, а сердце билось ровно…
Свою личную жизнь я не хочу делать темой отдельного разговора, скажу лишь одно: я вышла замуж по любви. С будущим мужем, Николаем Ивановичем, меня познакомил его друг, работавший в ту пору в журнале «Советский экран». Влюбилась я тогда со всей пылкостью своей натуры. Любовь буквально обрушилась на меня…
Поскольку ходило много легенд о том, за кого я вышла замуж, кем был мой муж, я вынуждена рассказать об этом подробнее. Обыватели и закоренелые сплетники утверждали, что он был генералом, чуть ли не родственником Н.С. Хрущева. А Николай Иванович работал в отделе переводов Министерства внешней торговли. Он был очень квалифицированным и эрудированным сотрудником. Когда Анастас Иванович Микоян ездил за рубеж, он брал его с собой переводчиком.
Через четыре дня после знакомства Николай Иванович сделал мне предложение, и я без колебаний приняла его. Я была свободна, он к этому времени разведен, так что помех для брака не имелось. Пышного многолюдного свадебного веселья не устраивали, пришли самые близкие друзья. Да и друзей в Москве у меня тогда было еще немного. Праздником для меня стала наша совместная жизнь. О том, что я вышла замуж и кто мой муж, в газетах не появилось ни строчки, хотя я была уже довольно известной актрисой. Замужество ведь событие сугубо личное, тогда журналисты его не касались, что свидетельствовало об определенном такте. То, что происходит сейчас со «звездными» свадьбами и разводами, – это просто мещанство, скажу даже резче – плебейство: мещане лезут «во дворянство».
