Элина Быстрицкая - Звезды на небе
Просидела я дома у секретаря директора довольно долго. Вначале мило беседовали, пили чай, потом хозяйка уже и не знала, как меня занять, – Равенских все не появлялся. Наконец пришел с большим опозданием, а у меня на это время были назначены съемки.
Как только он появился, я посмотрела на часы и стала прощаться. Равенских решил меня проводить. И по пути стал говорить нечто такое, из чего я поняла, что как актриса я его не интересую, а намерения у него вполне определенные, он не стал даже скрывать это.
Может, нехорошо, что я сейчас вспоминаю именно этот не очень приличный эпизод, но, во-первых, каждый должен знать, что время не всегда убирает из памяти недостойные поступки, а во-вторых, хотелось бы объяснить причины дальнейших событий.
Естественно, принять его ухаживания ни при каких условиях я не могла. Воспользовалась тем, что появилось такси, и уехала.
Через некоторое время вывесили распределение ролей в спектакле «Любовь Яровая», в котором я должна была играть главную роль. Это вызвало очень негативное отношение в труппе.
Новость бурно обсуждалась, я чувствовала, что за моей спиной идут оживленные разговоры. Мне это было крайне неприятно, мешало работать.
Один мой доброжелатель рассказал мне, что на актерской вечеринке довольно известная актриса подняла тост за мой… провал. Это было удивительно, так как желать друг другу провала, тем более публично, в актерской среде не принято.
Я не знала, как поступить, но оставить без ответа такой выпад не могла – злое пожелание слышали многие люди, по театру поползли слухи.
Я позвонила актрисе и сказала:
– Спасибо за то, что в своем тосте вы пожелали мне успеха.
Она растерянно помолчала и вдруг сказала:
– Я желала вам не успеха, а провала…
Такая честность мне понравилась. Мы встретились, объяснились, договорились, что забудем этот эпизод, но в будущем ничего подобного не повторится. Впоследствии у меня с этой актрисой сложились добрые отношения.
Я всегда радовалась благополучному разрешению крупных и мелких недоразумений, старалась быть выше обид. И тогда мне казалось, что все утряслось, недовольные распределением ролей успокоились, вскоре можно будет начать работу над ролью. Очень уж хотелось сыграть Любовь Яровую – роль действительно прекрасная.
На нее претендовала и актриса, пожелавшая мне провала. Борис Равенских тут же воспользовался возникшими разногласиями, и роль Яровой досталась энергичной претендентке.
Это был, что называется, удар без пощады. У меня вырвали буквально из рук роль, в которой я могла бы вновь проявить себя. Но неожиданно появилось и чувство облегчения. Я опасалась Равенских. Общение с ним могло привести к сложностям, из-за которых мне пришлось бы уйти из театра. А это для меня было бы равносильно уходу из жизни – я не преувеличиваю. Однажды, в самом начале работы в Малом театре, я решила именно так и свое решение никогда не меняла. Убеждена, что актриса может жить и реализовать свои возможности в совершенно определенном пространстве, в единственно приемлемых для нее условиях. Если они меняются, исчезают – наступает время кардинальных решений…
Но должны быть пределы, которые нельзя переступать. Никогда и ни при каких обстоятельствах за всю свою жизнь я не позволила себе с режиссером или с начальником войти в сомнительные отношения ради того, чтобы получить роль или какие-то преимущества перед другими актрисами.
Все-таки позже мне довелось играть в «Любови Яровой» в постановке Петра Фоменко. Меня в декабре 1977 года ввели на роль Пановой, и я постаралась ее сыграть так, чтобы главная героиня отошла в тень. Это заметили критики, одна из газет написала, что в исполнении Быстрицкой Панова неожиданно вышла на первый план. Я не злорадствовала. Панова мне нравилась, и я играла ее в полную силу. А в целом спектакль удался, он держался на сцене пять лет, до ноября 1982 года.
Я никогда не принимала участия во всевозможных актерских «дружеских встречах», с их наспех собранным застольем, с бесконечными разговорами ни о чем, с перемыванием чьих-то косточек. Избегала так называемых тусовок, в которых случайные люди изливают друг другу душу. Мне было жаль на это тратить время, становилось неловко за себя и других. Я встречалась лишь с теми, кто мне был интересен. Это были не только известные актрисы, но и актеры. С удовольствием общалась со своим партнером Николаем Ивановичем Рыжовым. Он много рассказывал о своей маме, Варваре Николаевне Рыжовой, о других актрисах Малого театра. Николай Иванович был очень добрым человеком, искренне любил Малый театр и гордился тем, что он артист этого театра.
Рыжов играл одни и те же роли с Михаилом Жаровым. Жаров всегда смотрел на меня «мужским» взглядом, как бы поточнее сказать – снизу вверх. У него постоянно были хулиганские глаза. И смотрел он так, что хотелось сразу застегнуться на все пуговицы. Однажды я даже сделала чисто интуитивное движение, словно проверяла, все ли у меня в порядке с одеждой. Жаров заметил это и озорно улыбнулся.
В «Волках и овцах» у меня было два партнера – Николай Рыжов и Михаил Жаров. В спектакль вошли они не одновременно – Жарова ввели чуть позже, когда «Волки и овцы» уже шли. Я с удовольствием с ними работала, хотя они были очень разными. Рыжов играл мужчину, который боится женщин и вроде бы не знает, как с ними вести себя, а Жаров был в спектакле женолюбивым, опытным пройдохой, который опасается попасться на крючок, но все остальное хотел бы получить. Два разных решения роли двух актеров, но мне было интересно играть и с тем, и с другим. И поучительно: я понимала, что нельзя себя вести одинаково с такими отличными друг от друга партнерами, хотя текст один и тот же и поступки те же, но мотивировки несколько иные.
О взаимоотношениях актеров, особенно актрис, в театре ходит немало разных слухов: и завидуют друг другу, и строят маленькие козни перед выходом на сцену, и чуть ли не считают, сколько букетов получила та или иная актриса после спектакля. Не знаю… Я ни с чем подобным никогда не сталкивалась. Чисто интуитивно мы все пытались уберечь театральные отношения от грязи. Свои букеты я, конечно, считала. Иногда их было много, иногда совсем ничего. Но я никому не завидовала и умела радоваться за других.
Порой у меня случались большие простои в кино и театре – мне все приходилось начинать как бы заново. Нет, не с чистого листа, а именно заново, то есть словно бы выходить на дорогу, которую уже однажды прошла.
У меня на этот счет есть даже своя теория. Я считаю, что между актрисой и зрительным залом идет активный энергетический обмен. Такой же обмен осуществляется между актрисой и ее ролью. Эти процессы нельзя прерывать безболезненно, без ущерба для актрисы. Она ведь живет одним дыханием с залом, со зрителями. И если зал хорошо принимает исполнителя, он словно подпитывает его своей энергией. Тогда и играть, и жить легче. Я в этом убеждена.
Длинные простои, когда нет работы и нет «энергетической подпитки», немилосердно бьют по актеру. Слабые не выдерживают этих ударов, заболевают, страдают, иногда умирают.
Я по опыту знаю, что театральные коллективы – из самых сложных, они словно бы сотканы из противоречивых характеров. В труппе Малого театра насчитывалось до 125 человек. Могу ошибиться, но незначительно. Это было удивительное собрание талантливых людей, среди которых женщин явное большинство: красивых, умных, с характерами и амбициями. В такой среде неизбежны трения, борьба за лидерство, которая в конечном счете выливается в борьбу за роли, за главное место на сцене. Но я никогда не ставила перед собой задачу выделиться, у меня была другая цель – сыграть. И я не ждала, пока мне что-то предложат. Предлагала сама, иногда мои предложения учитывались, часто – нет.
Я и сейчас затруднилась бы сказать, когда почувствовала себя в Малом театре «своей». Спокойных дней не было, требовалось постоянно доказывать: я могу!
Все у меня было в Малом – яркие взлеты, затяжное молчание, радость успеха и отчаяние… Словом, все как в жизни…
Я любила выезжать на гастроли вместе со своим театром. В стране не было крупных городов, где бы мы не побывали.
Неожиданной для меня оказалась поездка в Одессу. После спектакля служащая театра привела ко мне в уборную мужчину:
– Элина Авраамовна, вас спрашивают…
Присмотрелась: боже мой, Харченко, тот самый молодой солдатик из моего военного прошлого! Судьбе было угодно в третий раз устроить нам встречу! Вася узнал из афиш о наших гастролях, увидел мое имя и пришел в театр. Он куда-то срочно уезжал и буквально умолял навестить его маму. На следующий день Вася привез меня к ней, а сам попрощался…
Не могу забыть комнатку мамы Василия. В огромном количестве вышитые белые салфетки, на стульях и диване – вышитые чехлы, семь слоников вереницей, белоснежная чистота! Мама Васи приняла меня как родного человека, не знала, где посадить и чем угостить. Вновь и вновь благодарила за то, что я спасла на фронте ее сына.
