Павел Фокин - Чехов без глянца

Белая девическая комната Марии Павловны, с цве­тами и узкой белой кроватью, с огромным портре­том брата, занимавшим самое главное место как в комнате, так и в ее сердце. Гостиная с пианино 150 и террасой в сад...

Наконец—кабинет А- П. —с этими светлыми, как его взгляд на мир, окнами, с книгами, письменным сто­лом. на котором, кроме исписанных его причудли­вым, но разборчивым почерком страниц последнего рассказа, лежали планы, чертежи и сметы больниц, школ, построек серпуховского земства, — с этюдами Левитана и покойного Н. П. Чехова — талантливого художника — на стенах.

Алексей Иванович Яковлев:

А. П. позвал нас к себе в кабинет. Это была узкая про- долговатая комната с низкими окнами, очень просто обставленная и аккуратно прибранная. На письмен­ном столе, поставленном поодаль от стен, лежал французский медицинский журнал. Из окна позади стола виднелся за деревьями прудок. На стене висел странный рисунок «Волшебныйтеатр», похожий на иллюстрацию к Эдгару По. Одинокие руины и кру­гом лес, тускло освещаемый сквозь тучи луной.

Мария Тимофеевна Дроздова:

Кабинет Антона Павловича был очень небольшой. Два окна выходили в сад; в комнате стояли письмен­ный стол, несколько венских стульев, старинный шкаф с книгами, затянутый под стеклом темной ма­терией, шкафчик с медикаментами, часть которых стояла на окне из-за нехватки места в аптечке, не­большая библиотека — собрание классиков.

Михаил Павлович Чехов:

Из-за постоянного многолюдства в доме не стало хватать места. Антон Павлович и раньше помыш­лял о постройке хутора у выкопанного им пруда или подальше, на другом участке, но это не осуще­ствилось. Вместо хутора начались постройки в са­мой усадьбе. Одни хозяйственные постройки были сломаны и перенесены на новое место, другие воз-

ведены вновь. Появились новый скотный двор, при нем изба с колодцем и плетнем на украинский манер, баня, амбар и, наконец, мечта Антона Пав­ловича — флигель. Это был маленький домик в две крошечные комнатки, в одной из которых с трудом вмещалась кровать, а в другой — письменный стол. Сперва этот флигелек предназначался только для гостей, а затем Антон Павлович переселился в не­го сам и там впоследствии написал свою «Чайку». Флигелек этот был расположен среди ягодных кус­тарников, и, чтобы попасть в него, нужно было пройти через яблоневый сад. Весной, когда цвели вишни и яблони, в этом флигельке было приятно пожить, а зимой его так заносило снегом, что к не­му прокапывались целые траншеи в рост человека.

Дом в ялте

Александр Иванович Куприн:

Кабинет в ялтинском доме у А. П. был небольшой, шагов двенадцать в длину и шесть в ширину, скром­ный, подышавший какой-то своеобразной прелес­тью. Прямо против входной двери — большое квад­ратное окно в раме из цветных желтых стекол. С ле­вой стороны от входа, около окна, перпендикулярно к нему — письменный стол, а за ним маленькая ниша, освещенная сверху, из-под потолка, крошечным оконцем; в нише — турецкий диван. С] правой сторо­ны, посредине стены — коричневый кафельный ка­мин; наверху, в его облицовке, оставлено небольшое не заделанное плиткой местечко, и в нем небрежно, но мило написано красками вечернее поле с уходя­щими вдаль стогами — э то работа Левитана. Дальше, по той же стороне, в самом углу — дверь, сквозь кото­рую видна холостая спальня Антона Павловича, — 152 светлая, веселая комната, сияющая какой-то девиче­ской чистотой, белизной и невинностью. Стены кабинета — в темных с золотом обоях, а около письменного стола висит печатный плакат: «Просят не курить». Сейчас же возле входной двери напра­во — шкаф с книгами. На камине несколько безделу­шек и между ними прекрасная модель парусной шху­ны. Много хорошеньких вещиц из кости и из дерева на письменном столе; почему-то преобладают фигу­ры стонов. На стенах портреты — Толстого, Григоро­вича, Тургенева. На отдельном маленьком столике, на веерообразной подставке, множество фотогра­фий артистов и писателей. По обоим бокам окна спускаются прямые, тяжелые темные занавески, на полу большой, восточного рисунка, ковер. Эта драпировка смягчает все контуры и еще больше тем­нит кабинет, но благодаря ей ровнее и приятнее ло­жится свет из окна на письменный стол. Пахнет тон­кими духами, до которых А. П. всегда был охотник. Из окна видна открытая подковообразная лощина, спускающаяся далеко к морю, и самое море, окру­женное амфитеатром домов. Слева же, справа и сза­ди громоздятся полукольцом горы.

Константин Алексеевич Коровин:

В комнате Антона Павловича все было чисто при­брано, светло и просто — немножко, как у больных. Пахло креозотом. На столе стоял календарь и вее­ром вставленные в особую подставку много фото­графий — портреты артистов и знакомых. На сте­нах были тоже развешаны фотографии тоже пор­треты, и среди них — Толстого, Михайловского, Суворина, Потапенки, Левитана и друтих.

Сергей Николаевич Щукин:

В кабинете А. П-ча среди карточек писателей, ар­тистов и, может быть, просто знакомых ему лю­дей есть одна довольно необычная. На ней изоб­ражен человек в одежде духовного лица и вместе с ним старушка в темном простом платье. История этой карточки такова. Как-то, еще когда жил на даче Иловайской, А. П-ч вернулся из города очень оживленный. Случайно он увидал у фотографа карточку таврического епи­скопа Михаила. Карточка произвела на него впечат­ление, он купил ее и теперь дома опять рассматри­вал и показывал ее.

Епископ этот (Михаил Грибановский) незадолго до того умер. Это был один из умнейших архиере­ев наших, с большим характером. <...> Лично А. П-ч его не знал.

Преосвященный Михаил был еще не старый, но же стоко страдавший от чахотки человек. На карточке он был снят вместе со старушкой матерью, верно какой-нибудь сельской матушкой, вдовой дьякона или дьячка, приехавшей к сыну-архиерею из там­бовской глуши.

Лицо его очень умное, одухот воренное, изможден­ное и с печальным, страдальческим выражением. Он приник головой к старушке, ее лицо было тоже чрезвычайно своей тяжкой скорбью. Впечатление от карточки было сильное, глядя на них — мать и сына. — чу вствуешь, как тяжело быва­ет человеческое горе, и хочется плакать.

Федор Федорович Фидлер. Из дневника:

5 февраля 1906. [Александр Чехов] рассказал так­же, что у его брата в Ялте лежало на письменном столе около тридцати ручек и карандашей, коими он пользовался без разбора.

Доходы и расходы

Игнатий Николаевич Потапенко:

Правда, что материальное положение не давало ему возможности свободно располагать своим вре­менем и выбирать место. Обладая огромным талан­том изумительной красоты — талантом, равный ко­тором)' с тех нор не появился, несмотря на богатый прилив в нашей литературе свежих дарований, и не скоро, должно быть, появится, — он не мог и мечтать о таких колоссальных заработках, какие, слава богу, позже выпадали на долю некоторых дру­гих писателей. <...>