Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин
– Почему?
– Не перебивай, послушай. Во-первых, они и в советские времена не выделялись чистотой и уютом. А сейчас, когда переданы городу, когда проживают там прежние обитатели, еще хуже стало. А ремонта как тогда не было, так и сейчас не предвидится. В студенческих общежитиях тоже трудно жить. Молодежь беспокойная нынче, а артисту нужно уединение, сосредоточение, домашние репетиции.
Но сейчас, я тебе скажу, появились общежития в виде доходных домов, причем в центре города. Не буду рассказывать о причинах их появлении, но условия для жизни там прекрасные: комнаты рассчитаны на проживание не более 2-х человек. Оборудованы всем необходимым.
– А цена?
– Про цену нужно узнать.
– Уверен, что цена равна съему однокомнатной квартиры, – разочарованно предположил Рецептер.
– А ты что хочешь?
– Нужно чтоб порядок был и…
– И, конечно, бесплатно. Правда, Володя?
– Примерно так.
– Тогда нужно пробираться к губернатору. У него есть дирекция по содержанию общежитий.
– Есть даже такая дирекция? – удивился мой друг.
– Есть, Володя, и входит она в состав Жилищного комитета.
– Как ты думаешь, можно договориться об аренде нескольких комнат?
– Сейчас не отвечу. Подожди, я встречусь с руководителем дирекции или с председателем Жилищного комитета, а потом поделюсь с тобой добытой информацией.
– Было бы хорошо. А ты знаком с господами начальниками? – выразительно спросил Рецептер, заведомо зная ответ.
– Считай, знаком, если их не поменяют, пока я здесь, в Москве, нахожусь.
– Все шутишь.
– Шучу, Володя. Но не шучу о том, что кофе совсем остыл.
– Так закажи еще.
– Нет, времени уже нет.
– Ты уж меня-то не вини за то, что кофе остыл.
– А кого винить? Только тебя. Запомни, за тобой – чашка горячего кофе.
– Ладно, Михаил, беру всю вину на себя. Но отплачу только дома, в Петербурге. Там, мне кажется, кофе и вкусней, и горячей. Правда?
– Конечно, – откликнулась моя дочь.
– Володя, ты когда домой возвращаешься?
– Не знаю, Михаил, все зависит от успеха дел в Министерстве.
– Тогда до встречи в любимом городе.
– До встречи, – он протянул руку для прощания.
– Мне кажется, что ты торопишься прощаться, давай вместе до метро дойдем.
Мы вышли на шумную привокзальную площадь. Погода разгулялась, солнце развеселилось. О давлении не думалось.
– Как хорошо, – выдохнул я и тут же глубоко вдохнул воздух столицы. Он отличался от питерского. За время моих частых командировок я научился различать запахи двух столиц, отличающиеся, как ароматы дорогих духов.
– Хорошо-то хорошо, – продолжил мой возглас Рецептер, – но раньше было лучше. Когда я был помоложе, мне часто приходилось бывать в Москве. Поезд приходил рано, я садился на 37-й трамвай и ехал в Лефортово, в бывшую Немецкую слободу.
– Это сколько ж туда надо трястись? – поморщился я, представив тяготы неблизкого пути.
– Тут совсем рядом, минут пятнадцать, двадцать, но зато свежий воздух, утки на озерах, сирень благоуханная. Вот где была благодать!
– А сейчас кто мешает туда податься?
– Никто. Некогда и почему-то не хочется. Пусть останутся эти давние дни воспоминаниями нетронутыми.
– Ну раз не хочется, Володя, тогда нырнем в метро, конечно, там другой воздух, но зато красиво и быстрее, чем на трамвае.
На перепутье разноцветных веток метрополитена наши пути разошлись, но надежда на скорую встречу осталась.
По приезде из Москвы я провел расследование по просьбе друга. Долго добивался встречи с чиновниками из Жилищного комитета. Но, даже встретившись, помочь другу у меня не получилось. Разговор про театр, про молодых актеров, про уменьшение цены за койко-место вызвали только улыбки.
– Извини, Михаил Константинович, такое невозможно, – отвечали мне почти на всех инстанциях одинаково.
– Почему? – упорствовал я, требуя доказательного объяснения.
– Потому что невозможно, и всё тут.
Каково же было мое удивление, когда Володя однажды вечером позвонил мне и сообщил радостную весть.
– Михаил, поздравь нас, принято решение о выделении нескольких мест для молодых актеров в общежитиях с минимальной оплатой.
– В студенческих, Володя?
– Нет, нет, нормальных, для малосемейных, кажется.
– Как же ты добился этого? Мне не удалось.
– Ну что я один бы смог, помогали все и в Москве, и в Питере, и, наконец, решение принято.
– Молодец, Володя. При всех своих связях я не мог это сделать.
– Михаил, ну о чем ты. Спасибо за то, что поддержал меня, дал направление поиска.
– Ой, Володя, благодарить за то, чего я не сделал, не стоит. Не будем об этом, главное дело ты сделал.
– Да, Миша, сделал, и я рад этому, – весело сказал Рецептер.
Но я сожалел, что мне не удалось угодить другу, что не смог помочь молодым актерам, тяготы жизни которых ощущал с видимой реальностью. Мне хотелось им помочь по-отцовски, как собственным детям.
3
Быстро летит жизнь… Звучит банально, но это закон бытия. А любой закон, как известно, непреложен. Как непреложны ежедневный восход солнца, развитие дня, наступление вечера. Но каждое утро кажется неожиданным, восхищает своей новизной, неповторимая радость существования повторяется при виде рассвета, заката, звездного неба. В августе оно настолько приближается к земле, что можно разглядеть самые дальние звездочки. Видно, как некоторые срываются со своих орбит и куда-то летят. Но куда? Да, уже август, последний месяц лета, заставляющий вспомнить о быстротечности жизни.
Сегодня выходной. На прогулку вышел поздно, добрался до Потемкинской улицы и сразу «нырнул» в Таврический сад – любимое место моих одиноких прогулок. Воздух свежий, погода ласковая, природные красоты вдохновляют. Есть из чего почерпнуть образы, есть желание запомнить картины. Например, эту: водную гладь протоки с горбатым мостиком заполняют медленно плывущие, словно прогулочные, кораблики, утки. Над ними кружатся и кричат вечно голодные, всегда взволнованные чайки.
В Таврическом саду легко дышится (для моих больных легких это благо), по дорожкам легко и интересно гулять. Интересно потому, что здесь можно из маленькой рощи попасть на луг, где по-деревенски, отмахивая косой, косят траву. Если идти по лугу, можно войти в настоящую чащу, из которой трудно выбраться. Выбравшись из живописной, как декорация, чащи, я услышал окрик.
– Михаил! Не торопись.
Останавливаюсь, смотрю по сторонам, никого не вижу. А голос уже совсем близко.
– Михаил Константинович!
Значит, меня. Оборачиваюсь и вижу, к своей радости, – это меня догоняет мой дорогой и любимый приятель, человек, который мне открыл много тайн искусства, понимания мастерства, великого актерского служения.
– Володя! – слишком радостно восклицаю я.
– Здравствуй, дорогой Михаил! – лучится счастьем знакомый взгляд Рецептера.
– Здравствуй, Володя, здравствуй. Вот уж кого не думал – не гадал увидеть здесь.
– Это я не ожидал тебя здесь встретить. Вначале даже не поверил, пригляделся – и фигура твоя, и походка.
– Чем отличается моя походка от других людей? – немного успокоив свою радость, пытаюсь я пошутить.
– От тех, кого знаю, отличается. Твоя походка – человека деятельного, решительного, смелого, стремительного.
– Володя, ты же говорил мне, что в отпуск уезжаешь и вернешься только осенью.
– Да, Михаил, все так. Отпуск мой всегда проходит в Михайловском.
– Ты каждое лето там проводишь?
Рецептер кивнул, потом, запрокинув голову, посмотрел ввысь, казалось, он пытается разглядеть что-то на вершине дуба. Может, русалку в ветвях высматривает, – подумал я. Потом он
