Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин
И ладно бы только купцы! Великокняжеская чета вызвала живейший интерес у всех жителей Москвы. Ажиотаж сопровождал любое ее появление на официальных мероприятиях. Газеты следили за каждым их шагом, а «Московские ведомости» добились разрешения опубликовать серию очерков о подмосковном имении Сергея Александровича – широкая публика хочет знать о его частной жизни. Что делать, положение обязывает. «Играть вечно первую роль, – пишет он сам, обращаясь к цесаревичу, – и тут еще представительно, все это так противно моему характеру, моей природе, что я из кожи ползу от отчаяния – и чем дальше будет, тем, вероятно, хуже. Конечно, не дело меня пугает – дело меня очень интересует, и, наконец, доверие Папа (Александра III. – Д. Г.) ко мне меня глубоко трогает – но тяжело ужасно! Приходится нам начинать новую жизнь, при новой незнакомой обстановке с совсем уж незнакомыми людьми. Но жребий брошен, и нужно жить и работать».
Работа началась с инспекционных поездок по ближайшим уездам. Перед сопровождавшей мужа Елизаветой предстали небольшие русские города, заводы и фабрики, повседневная жизнь рабочих. Больше всего генерал-губернатора интересовали вопросы социальной защиты населения, и вместе с женой он посетил ряд благотворительных заведений и земских больниц. Порадовали Мариинский приют для бедных детей в Коломне (юные мастерицы преподнесли Елизавете Федоровне шитый по бархату ковер) и Кисловская богадельня в том же городе, заинтересовали бесплатные квартиры и клиника для рабочих Покровской мануфактуры в Дмитрове. Внимание к нуждам простых людей всегда будет присутствовать в деятельности Сергея Александровича, и, находясь рядом с ним, Елизавета Федоровна проникнется той же заботой, ставшей со временем одной из целей ее жизни.
После первых месяцев на новом поприще супруги решили сделать небольшую паузу и отдохнуть в Ильинском. Но чего стоят все людские надежды по сравнению с неодолимой силой судьбы! Именно здесь, в самом надежном убежище от житейских невзгод, она готовится нанести свой новый жестокий удар. В конце лета в имении гостила семья Павла Александровича, и дом хозяев с утра до вечера наполняла жизнерадостная суета. Братья не могли наговориться после хоть и недолгой, но ощутимой разлуки. Дамы охотно присоединялись к их беседам. Особенно эти разговоры интересовали жену Павла, Александру Георгиевну, или, как ее называют близкие, Аликс. Ей, жившей в браке всего два года, всегда хотелось узнавать что-то новое о детстве и юности ненаглядного мужа. Очаровательное юное создание! Дочь Королевы Эллинов Ольги Константиновны, то есть дорогой Оли, любимой кузины Сергея, умная и жизнерадостная. Возвращаясь из Иерусалима, Сергей и Елизавета останавливались в Греции и присутствовали на помолвке счастливой пары. «Они оба пришли к нам в комнату… – писала Великая княгиня императрице, – а Павел тогда уже сделал ей предложение. Это была такая радость, что вот они вошли, а мы вдвоем первые их поздравили и поцеловали. Я верю, что его женитьба не изменит нашей привычной совместной жизни, тем более, что у нас во многом одинаковые вкусы. Она стала немного выше, тоньше, прекрасно сложена, очаровательна, как раньше, чуть румяней, что ей очень идет, – просто душка, и оба они так счастливы, что одно удовольствие смотреть на их сияющие лица».
После свадьбы брат и невестка окружили молодых всей теплотой, на какую были способны. Аликс быстро подружилась с Эллой, и оба семейства назвали себя «квартетом». В Ильинском Павлу и его жене отвели утопающий в геранях домик, но по вечерам «квартет» собирался вместе. От имения Аликс была в восторге еще с первого его посещения и так совпала с царившей в нем атмосферой, что Елизавета шутливо заметила: «Иногда даже не верится, что она жена Павла и навсегда останется с нами – какая восхитительная мысль». Однако сейчас утомлять Александру не следовало – Великая княгиня ожидала второго ребенка.
Другой объект общей заботы – дочь Павла и Аликс, полуторагодовалая Мария, забавная непоседа и проказница. Маленькая княжна, которую здесь на английский манер называли baby, отрада не только для родителей. Не имеющие своих детей, Сергей и Елизавета тоже не чаяли души в этом ребенке. Словом, блаженные дни покоя и радости в тесном семейном кругу. Даже сильнейшие грозы, вдруг обрушившиеся на Ильинское, не могли омрачить досуг, зловещего предвестника грядущей беды в них никто не видел.
Помимо задушевных бесед отдых складывается из прогулок по парку, чаепитий на веранде, чтения книг и катания на лодках. Неожиданно одно из развлечений стало роковым. Во время праздника с танцами Александре стало плохо, и она лишилась чувств от сильных предродовых болей. 6 сентября в гостевой комнате Великая княгиня разрешилась от бремени недоношенным мальчиком. Ее состояние резко ухудшилось, а усилия лучших врачей, срочно вызванных в имение, оказались тщетны. После нескольких дней страданий несчастная Аликс умерла. Только месяц назад ей исполнился двадцать один год.
Невозможно описать то потрясение, которое испытали все очевидцы. Горе, свалившееся на Павла, было непереносимо, но окружающие, сами подавленные внезапной трагедией, не знали, как и чем помочь ему в эти кошмарные дни. Местные крестьяне, любившие молодую Великую княгиню, устроили трогательное прощание. Ее утопающий в цветах гроб они несли на руках до железнодорожной станции и цветами же устлали всю дорогу скорбного шествия. Более двенадцати километров! Отпевание совершилось в Москве, погребение – в Петербурге.
Страшные события в Ильинском стали для Сергея не просто ударом. Это была настоящая катастрофа. Великий князь распорядился наглухо закрыть дверь той комнаты, где скончалась бедная Александра. Отныне туда никто не должен был заходить, там все оставалось так, как было в тот трагичный момент. Место и даже время несчастья запираются, словно в ловушке. Но боль не проходит. «Я никогда не воображал себе, что это будет так невыносимо тяжело, – признался Сергей другу Константину, – что удваивает все страдания, – это жить здесь в Ильинском, где происходил весь этот шестидневный ад, – все здесь об этом напоминает, и мы фатально привязаны к этому месту, ибо маленького нельзя будет перевезти ранее двух недель. Безвыходное положение Павла, его разбитое счастье, разбитая жизнь – это невыносимо, рой самых дурных мыслей бродит у меня в голове, и, увы, ничто мне не поможет; молюсь, молюсь, а не чувствую облегченья. Когда baby, показывая на фотографию Аликс, кричит: “Мама, мама!” – у меня сердце разрывается, и я убегаю из комнаты… Что могу я говорить Павлу? Ничего! Можно только ужасаться его страшному положению и мучиться с ним». Видя страдания
