Моя небесная красавица. Роми Шнайдер глазами дочери - Сара Бьязини
Крепко прижимаешь к себе любимых плюшевых зверей. Ты уже умеешь любить и обниматься. Ты уже чувствуешь, как это приятно, и тебе самой, и бледно-розовому кролику, и бело-серому псу, у которых пока нет имен. Ну а как же, ведь вся твоя семья, все мы обнимаем тебя при каждом удобном случае, ласково смотрим, гладим, целуем.
Твой брат тоже очень к тебе внимателен и покрывает тебя поцелуями. Конечно, если ты не уничтожаешь его тщательно придуманных персонажей и супергероев, замки и хижины.
Тогда из вашей комнаты доносятся его крики: “Я ее убью, я хочу, чтобы она исчезла. Пусть она умрет”.
Мы с твоим отцом смеемся про себя. Да, мне удается смеяться, когда он злится. Мне в этом видится только постижение братских отношений. Чудесным образом я не срываюсь, не повышаю голос, не пытаюсь объяснить ему, что он сам не знает, что говорит, что нельзя произносить такие слова. Я вообще ничего не говорю. Пусть свободно выражает свои чувства, с тех пор как появилась ты, нам особенно важно, чтобы ему было с нами хорошо. Я вздрагиваю в первый момент, но потом, к счастью, беру себя в руки. Продолжаю мыть твою бутылочку. В сотый раз.
Отец, придумывая мне кучу прозвищ, часто называл меня почему-то “островной красавицей”. Эти слова по-прежнему звучат в моей памяти… Но на мой вопрос он отвечает, что не помнит такого. Я требую объяснений – может, они меня зачали на каком-нибудь острове в Средиземном море? Или в Тихом океане? Но нет, никакой экзотики, увы.
В любом случае я совершенно спонтанно стала называть тебя небесной красавицей, ведь именно оттуда ты родом, ты произошла от своей небесной бабушки, которая смотрит на нас сверху. Ладно, хватит умиляться.
И еще. В итоге я попросила отца подробно описать мне сцену в саду. Он-то, в отличие от меня, навсегда запомнил тот день. Я ошибалась.
Мы были в саду, но не рядом с машинами.
Мы сидели в тишине его синего “остина”. Я забралась к нему на колени. Хотел ли он уединиться со мной? Скрыться ото всех? Чтобы нас не потревожили?
Все детали мне не нужны. Точное время, погода, во что мы были одеты – это меня сейчас не интересует.
Я хочу проникнуть в самые сокровенные его воспоминания, понять какими мы были, кто мы вообще. Чтобы думать об этом снова и снова.
Март – апрель 2019
Вот уже несколько недель ты ходишь и становишься все увереннее в себе.
Мы покупаем тебе первые настоящие башмаки – ярко-красные “Kickers”, похожие на малюсенькие сапоги космонавта, они поддерживают еще неокрепшую щиколотку. Убираем в недоступные места все опасные предметы. У тебя теперь новая среда обитания.
Это еще один шаг к самостоятельности, первый ты сделала, когда научилась пить из бутылочки, держа ее обеими руками. Теперь наши поясницы получат передышку. Тебя не надо постоянно носить. Ты встала на ноги.
Я отпускаю тебя, чуть придерживая за спину, и тихонько смеюсь. “Давай, вперед, живи своей жизнью!”
И ты уходишь к своим игрушкам, то есть к друзьям с искусственными перьями и мехом.
Иди, моя небесная красавица, я так тебя люблю. Мама.
Время идет, всему свое время. Время отвергать, и время искать, и время любить. Я расслабляюсь.
В принципе, у меня и так все было очень хорошо, зачем я взвалила на себя этот труд?
Куда делась моя радость? Права ли я, обращаясь к тебе напрямую? Что ты подумаешь о своей матери? Я тоже навожу порядок в своей комнате – и в мыслях.
Смотрю правде в глаза.
Я пишу, ты с хохотом пробегаешь мимо. Моник спешит за тобой в маске для подводного плавания в виде лягушки. “Я – лягушка! Я – лягушка!”
Сюрреалистическая картинка и очень поэтическая.
Сейчас я побегу за вами, больше не хочу ни о чем думать.
Мне казалось, я все сама с собой уладила, смирилась с тем, что случилось, с тем, как все произошло.
Ничего страшного, я люблю живых и мертвых тоже. Проехали. Анна, я хочу заниматься только тобой.
У этой истории нет конца. Ты вырастешь, я состарюсь – и это прекрасно.
Мы скоро переедем. Я сортирую, убираю, выбрасываю, снова и снова. Нахожу черный блокнотик, в котором я записывала все, что приходило мне в голову после первых сеансов психоанализа. Читаю: “Некоторые умирают, не родившись”.
Кто родился на этих страницах? Мы с тобой. Сначала ты, потом я.
Я подбираю слова. Возвращаюсь к ним, стираю, начинаю заново, вычеркиваю, дописываю, эта работа состоит из нескольких этапов, но это бесконечный процесс (мой издатель того же мнения). Я подхожу к концу этой книги, к финалу небольшого путешествия, начатого вечером 1 мая 2017 года, когда я почувствовала, что возможно и даже необходимо, из ужаса и тяжкого груза извлечь легкость и красоту. Обрести наконец своих близких и себя саму.
Меня определили жизнь и смерть. Я пережила смерть самых близких мне людей. Ты возродила меня. Теперь нам остается только жить, солнышко. Твое сердце будет биться. Мое сердце и твое сердце – вместе.
Смерть оказалась плодородной. Она щедра с теми, кто остается жить. Мы черпаем в ней жизненные силы. Улавливаем множество разбросанных повсюду мимолетных знаков. Выбор небольшой. Либо следуешь за мертвыми, либо живешь. Не зря я ждала – у меня появилась ты. Не думай, я не собираюсь взваливать это бремя на твои хрупкие плечи. Ты мне ничего не должна – я тебе обязана всем. С кем я веду разговор? С вами обеими, одновременно.
Иллюстрации
Роми и Ален Делон. Кадр из фильма “Бассейн” (реж. Жак Дере, 1968)
С сыном Давидом. 1968 г.
Роми и Мишель Пикколи. Кадр из фильма “Мелочи жизни” (реж. Клод Соте, 1970)
Кадр из фильма “Старое ружье” (реж. Робер Энрико, 1975)
Роми и Клод Соте. 1978 г.
Роми Шнайдер и Даниэль Бьязини. Мюнхен, 1978 г.
