Моя небесная красавица. Роми Шнайдер глазами дочери - Сара Бьязини
Мне было двадцать лет, отец снимался в документальном фильме о моей матери для телевидения, которое тогда еще, по-моему, не стало “Франс телевизьон”. Он в некотором смысле был главным редактором, рассказчиком и сам выбирал участников и свидетелей событий тех времен.
Клод Соте – первый в списке. Они с отцом хорошо знают друг друга, потому что за то время, что отец и мама прожили вместе, она снялась в четырех фильмах Клода. В течение нескольких недель Клод и отец даже работали вместе над сценарием по неопубликованному роману отца “Плохой сын”. После смерти мамы они почти не виделись.
Перед интервью отец решил познакомить меня с Клодом, устроить ему сюрприз. Они собирались обедать в “Марти”, придворном ресторане Клода на проспекте Гобеленов. Я должна была подойти на кофе. До сих пор помню, как нервничала, заходя в ресторан, у меня бешено колотилось сердце, я задыхалась. Меня встретили у входа, как в любом приличном заведении, я, заикаясь и умирая от смущения, назвала имя Клода метрдотелю, и он заслонил меня от них, словно защищая, я отчаянно искала глазами отца, опасаясь, что первым увижу Клода, перед которым так робела.
Наконец я замечаю отца, он тоже меня видит, взволнованно улыбается – мне не часто приходилось видеть у него такую улыбку, его глаза буквально сияют от предвкушения нашей встречи с Клодом. Он переводит взгляд на него, проверяет, попалась ли я ему на глаза. Интересно, узна́ет ли он меня? Да, я похожа на мать, но мне всего двадцать, и детская пухлость еще не прошла. Мама впервые снялась у него в тридцать один год, в “Мелочах жизни”, и была гораздо женственнее меня.
Клод видит меня. Я вижу его. Он теряет дар речи. Я сажусь. Он повторяет: “Вот это да!..” Его чувства легко читаются у него на лице. Его застали врасплох, он удивлен, потрясен: двадцать лет спустя перед ним появилась дочь его любимой подруги, чья внезапная смерть, по словам Мишеля, Филиппа и многих других, поразила его в самое сердце.
Позже мы обедали с ним вдвоем, четыре-пять раз, всегда в одном и том же ресторане, всегда за одним и тем же столиком, он приходил пораньше и в ожидании меня курил одну за другой сигариллы.
Всю вторую половину обеда мы сидели со слезами на глазах, пока не приносили счет. Слезы не текли, но всё же.
Тогда я еще не признавалась себе, что хочу быть актрисой. О кино мы говорили не больше, чем с Мишелем несколько лет спустя.
В то время я училась в Сорбонне на английском отделении. Он говорил со мной о маме, и я чувствовала, какая любовь, какая тесная дружба, какие сильные чувства связывали их.
Она тоже имела право о чем-то умалчивать. Всегда есть вещи, о которых лучше не упоминать. Если кажется, что эта тема не для чужих ушей. Неохота говорить о своих слабостях, словно выставляя их напоказ, открываться с неожиданной стороны, постыдной или просто не очень привлекательной.
Нет, я не поддаюсь на теории заговора, не верю в легенды и мифы, которые мне время от времени передают. Я не хочу думать, что от судьбы не уйдешь и что жизнь моей матери была лишь сплошной чередой несчастий, что за такой великий талант, такую потрясающую красоту приходится платить.
Я перебрала все варианты, даже ее самоубийство, поскольку такая гипотеза долгое время витала в воздухе. Что тут думать? Никто у нас в семье так не считает. А если и так, я бы не стала ее винить. Мне известно, через что она прошла. Я знаю, что такое усталость, боль, горе. Меня волнует не столько, как это случилось, сколько сам факт ее смерти.
Я знаю, что она переживала периоды ужасных сомнений, и из этого состояния никому не удавалось ее вытащить, разве что отчасти, на время.
Так уж вышло, ничего не поделаешь.
Теперь мамой стала я. Пытаюсь вспомнить, как я научилась всему, что знаю сегодня. Важны все мелочи, благодаря которым на мои знания в определенных областях можно положиться. Все – врожденное и приобретенное, органолептическое и физическое. Карта Парижа, которую я досконально изучила, знакомые города, прочитанные книги, увиденные фильмы, и еще певцы, которых я слушала, и тексты песен, выученные наизусть. Конечно, я покажу тебе ее фильмы, и вообще разные фильмы. Буду водить тебя по музеям, советовать, что читать, и еще ты научишься танцевать.
Мы заполним все свободное время в среду и в субботу после обеда, помяни мое слово. Я же занималась классическим танцем, музыкой и теннисом, правда, толку оказалось мало.
Но тебе я не дам остановиться, даже не надейся.
Ну и не надо забывать, что рано или поздно настанет время, когда окажется, что твоя старая дура мамаша вообще не догоняет.
Как научить тебя уверенности в себе, притом что я сама никак ее не обрету? Как помочь тебе расцвести, стать женственной, учитывая, что я сама почти не пользуюсь косметикой, расчесываю волосы раз в два дня и ношу джинсы, кроссовки и трусы “Petit Bateau”?
Две симпатичные блондинки Элизабет Бост и Карин Дюфур написали книгу о сиротах, которые добились успеха, несмотря ни на что. У одной из них есть сын, его отец умер, когда мальчику было пять лет. Она написала эту книгу для сына, чтобы он понял, что не один такой. Что с этим можно справиться. Благодаря им я узнала, что даже если ребенок потерял только одного из родителей, по отношению к нему все равно употребляется этот термин. Сирота. По-моему, ему пришлось еще хуже, чем мне И все же они просят меня рассказать о себе. Я думаю: “Они совсем с ума сошли, я же до сих пор не могу с собой справиться, мне кажется, я вовсе даже не «добилась успеха», да, я делаю все, что могу, но это, увы, совсем не просто”. Я должна подать пример? Какой пример? Как получается, что ты вдруг то в порядке, то вдруг совсем нет? То плачешь, то смеешься. Говоришь, молчишь, развлекаешься, сбегаешь ото всех. Одно состояние сменяет другое. Так и живу. К такой жизни надо приспособиться, иногда это даже интересно, ведь из всего что-то можно извлечь. Делаю этот вывод вслух, прямо в разговоре с красавицами блондинками.
2019
Тебе полтора года. Ты уже играешь с нами. У тебя развивается чувство юмора. Ты
