Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Указывая на важность национальной сплоченности предпринимателей, первоочередного обеспечения в их деятельности национального интереса, Рыкачев замечал: «Вы не заставите английского капиталиста, помещающего свой капитал в России, забыть про свои английские деловые связи. Вы не заставите руководителей немецкой электрической промышленности, открывающих отделения своих предприятий в России, или представителей немецких банковских сфер, участвующих в русских банках, забыть об интересах Германии. Немец имеет право быть немцем, и еврей имеет право отдавать предпочтение еврею перед русским при выборе сотрудников и подчиненных. Таможенной оградой нельзя разорвать этих замкнутых кругов, создаваемых силами национального сцепления, и одними только внешними поощрениями нельзя воспитать живой дух предприимчивости и доверия к собственным национальным силам. Высоким таможенным ограждением, с громадными жертвами, создается в России территориальное единство рынка. Но необходимо и другое единство – единство понимания национально-экономических задач».
Обосновывая необходимость сознательного «национального культивирования» капитализма в России, «приспособления национальной психики к новым хозяйственным формам», Рыкачев указывал на тесную взаимосвязь национальных задач предпринимательства с его «общечеловеческими целями»: «Сила денег призвана служить оплодотворению сил природы и воспитанию сил и способностей человека… воспитанию здорового индивидуализма. Она должна заменить мораль безрадостного самоотречения облагороженной религией успеха».
Рыкачев называл праздным «вопрос о том, в какой мере, например, мы, русские, пригодны для самостоятельной организации народнохозяйственных сил в формах капиталистического строя»: «Это – задача, которая стоит перед каждым народом, задача, которая должна быть выполнена. Россия должна иметь достойную ее мирового значения национальную армию предпринимателей, органически связанную с русскими народными массами… Нужно учиться искусству экономической организации, как учатся всякому мастерству, нужно брать уроки у лучших знатоков дела, – у англичан, американцев, немцев, у евреев. Нужно перенимать то, что можно перенять, не отступая перед долгим искусом ученического подражания, но и не забывая про необходимость самостоятельного творчества в приспособлении… То, что сначала кажется национальной слабостью, часто превращается, путем смелого приспособления, в источник национальной силы…»
Успехи русского капитализма, а также рост национального сознания (как единственное средство против «болезни» «внутреннего разложения старого строя жизни») Рыкачев во многом связывал с интенсивным освоением Россией окраин и новых территорий. «Относительно Сибири нельзя спрашивать: зачем Сибирь нужна России? Во всяком случае, такой вопрос имел бы не больше смысла, чем, например, вопрос: зачем России нужен Крым или Урал? Крым, Урал, Сибирь суть части России, и спрашивать оправдания их принадлежности русскому государству – все равно, что спрашивать: нужна ли вообще Россия?» Причем, подчеркивал он, критерием колониальной политики государства может быть «лишь вся национальная культура в совокупности», а не «простая денежная выгода».
Предвидя критику своих взглядов на «обустройство России» как «беспочвенной мечты утописта» («В России ли, отсталой, бедной, инертной, мечтать о воспитании нового, лучшего типа предпринимателя, о создании облагороженных методов экономической конкуренции?»), Рыкачев тем не менее стремился внушить соотечественникам исторический оптимизм и веру в свои силы: «Путь к новым, более справедливым и просветленным формам капитализма есть путь долгий, тяжелый и медленный. Но важно, чтобы была впереди идеальная цель, чтобы был просвет и было движение вперед, а не унизительная перспектива грядущего царства мамоны… Пусть инертный обыватель, не видящий дальше сегодняшнего дня, лениво зубоскалит над мыслями о лучшем будущем торгово-промышленной деятельности в России! В борьбе с предубеждениями только ярче обозначается сила новых, выдвигаемых жизнью задач».
Следует признать, что идеи модернизации России, вдохновлявшие Рыкачева и его единомышленников, не находили тогда широкого отклика в стране. Сбылись пессимистические прогнозы ученого по поводу будущего «Русской молвы», высказанные им еще до начала ее издания, в ноябре 1912 года: «Шансы газеты не так уж блестящи – нет людей, нет сил». Популярность «Русской молвы» была крайне ограниченной (не более 400 подписчиков), что и стало главной причиной ее закрытия менее чем через год после начала выхода в свет.
В октябре 1913 года Рыкачев сдал магистерский экзамен. Однако свою мечту о «настоящей научной деятельности» ему так и не довелось полностью реализовать из-за начавшейся вскоре Первой мировой войны. Он принял на себя обязанности секретаря Особой комиссии, созданной при Вольном экономическом обществе «для обследования нужд, вызванных потребностями военного времени». Имея освобождение от воинской повинности, Рыкачев все-таки ушел добровольцем на фронт, где вскоре погиб на передовых позициях под Краковом. Раненый, он пролежал несколько дней в оставленном окопе, прежде чем его нашли, сильно истощенного, и умер уже в полевом госпитале.
Смерть Рыкачева вызвала многочисленные отклики. Во многих из них утверждалось, что он представлял собой «новый тип личности, редкий и драгоценный в русской жизни». «В его лице в жизнь русской „интеллигенции“ явственно входила какая-то новая стихия», – свидетельствовал П.Б. Струве. Раскрывая эту характеристику, Струве особо отмечал соединение в Рыкачеве «умственного бесстрашия, духовной свободы» с «величайшей мерой моральной деликатности и совестливости»; при этом «„умеренные“ взгляды, еретические с точки зрения интеллигентской традиции, были в Рыкачеве не результатом утомления и уступок „реакции“, а, наоборот, плодом активной борьбы, завоеваниями его духа, выражением умственного и морального творчества, до последней степени напряженного и совестливого».
Признание «живой нравственной веры», «глубоких религиозных мотивов», лежавших в основе мировоззрения Рыкачева и воплощенных им в жизни, было свойственно также С.Л. Франку в его размышлениях о месте и роли этого «прекрасного идеала борца, чуждого ненависти и презрения» в истории русской общественной мысли и освободительного движения. «А.М. Рыкачев пал героем новой, нарождающейся в русском обществе веры, – писал Франк. – Он был, быть может, первым в наши дни русским интеллигентом, сознательно принесшим себя в жертву нового общественного миросозерцания, в центре которого стоит идея родины как живого государственно-национального организма, за судьбу которого лично ответственен каждый мыслящий его член». Эта же мысль звучала и в других откликах на смерть Рыкачева: «Своим порывом и гибелью он больше, чем кто-либо, связал судьбы „интеллигенции“, „народа“ и страны».
Спустя год после гибели Рыкачева П.Б. Струве предложил «увековечить память покойного изданием возможно более полного сборника его разрозненных статей и биографических материалов о нем», чтобы «сохранить, как неугасимое живительное пламя, свет редкостного человеческого духа, который должен укреплять и утешать многих и многих в трудной борьбе за Россию и ее достоинство». Замысел этот остается нереализованным до сих пор.
«Рано или поздно правда и добро восторжествуют…»
Николай Елпидифорович Парамонов
Олег Будницкий
«В пору детства моего поколения, – вспоминал в 1976 году известный писатель и библиофил В.Г. Лидин, – одним из тех пахарей, которые широко раскидывали семена просвещения, был издатель Н.Е. Парамонов. Книжечка за книжечкой его дешевой библиотечки широко шли из Ростова-на-Дону, где находилось его издательство. Парамонов,
