Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
В 1911 году Рыкачев пережил глубокую личную драму: умерла родами жена, ребенок также не выжил. В связи с крушением надежд на счастливую семейную жизнь единственным якорем спасения для себя Рыкачев, похоже, считал сосредоточенность на занятии наукой. Ради этого он уволился со службы в городской управе. Что же касается сотрудничества с «Русской молвой», то программа газеты настолько увлекла его, что именно с этим изданием Рыкачев связывал свою мечту – еще раз «высказать и бросить в обращение свои любимые идеи». Уже в первом номере «Русской молвы» (9 декабря 1912 года), в программном заявлении редакции, прозвучал его голос: «Все, что есть в России хорошего и дурного, все это наше, за все это мы несем ответственность… Все, что казалось недавно, а порой еще кажется и теперь далеким от нас, соединено с нами внутренней связью органического родства. Русская армия – это не чуждая нам, обособленная каста, а наша армия. Русский суд – это не „Шемякин суд“, а наш суд, одно из проявлений нашего родного духа, искаженное извне, но здоровое внутри. Русское внешнее могущество – это не тщеславная прихоть бюрократии, это наша сила и наша радость». Такие мысли были смелым новаторством в либеральной среде.
В серии полемических статей, опубликованных в «Русской молве» и «Русской мысли» в 1912–1913 годах и вызвавших заметный общественный резонанс, Рыкачев выдвинул и обосновал еще одну новаторскую идею – идею «индустриализации русского общества», – вскоре подхваченную и другими изданиями. «Независимость промышленная является фундаментом независимости политической, – развивала главный тезис Рыкачева редакция газеты «Утро России» в январе 1915 года. – Этой мыслью должно проникнуться все общество, и в особенности наша интеллигенция, которая чурается коммерческой деятельности… Русское общество должно индустриализироваться, т. е. пропитаться коммерчески-промышленным духом – вот лозунг ближайших дней».
Разделяя убежденность С.Л. Франка в том, что «мыслящие русские люди должны сознательно, ради интересов нации, отдаваться экономической деятельности», Рыкачев считал, что необходимое «примирение демократии и капитализма» должно произойти по мере привлечения «к капиталистическому строительству» «в большом количестве новых сил из народа и интеллигенции». В связи с этим он подчеркивал особую важность для России не столько «количественных успехов» в хозяйственной жизни, сколько «качественной трансформации капитализма». По его убеждению, данный процесс также был призван придать «живую осязательность» идее единства русской национальной культуры, по мере того как «ряды хозяев социальной жизни будут заполняться удачливыми выходцами из народа», а функции фабриканта, купца, чиновника получат в русском общественном сознании «такое же признание, как деятельность писателя, ученого, врача, учителя».
Рыкачев считал, что задача русской интеллигенции – «преодолеть отшельническое отрицание действительного мира, понять органическую связанность свою со всеми элементами русского народа»: «Вместо того чтобы менять иконы на иконы, настало время усомниться в самом смысле старых молитв. Вместо воплощения в новой форме старой идеи „хождения в народ“ нужно признать народ как органическую совокупность множества состояний и профессий, куда входят не одни только рядовые крестьяне и рабочие, но и богатеющий хуторянин, и удачливый подрядчик, и мастер с хорошим заработком, и купец, и учитель, и чиновник, и фабрикант». «Наша надежда – на тысячи и тысячи людей, выходящих с низов, оттуда, где царят невежество и бедность, и по праву труда и таланта получающих доступ к благам культуры и широкому творчеству».
«Русский культурный капитализм» должен обрести «национальное лицо», – решению этой задачи совместными усилиями государства и общества Рыкачев отводил первостепенное значение. По его убеждению, государство «как носитель высшей власти» призвано быть и «верховным устроителем власти капитала», обязано «стихийно и неотвратимо, из чувства самосохранения» «найти пути компромисса и примирения с предпринимателями», «создать синтез государственного единства и экономической свободы», но «не путем насильственного подавления своеобразной автономии частного предпринимательства и свободных рынков, а путем взаимного приспособления государственного строя, национального сознания и экономической системы».
Указывая на заведомую ошибочность представления об эгоизме как основном двигателе хозяйственной жизни, Рыкачев прежде всего обращал внимание на то, что это мнение уже опровергнуто наукой, а «экономический интерес» следует рассматривать наряду с другими факторами, влияющими на поведение людей. «Как это ни странно на первый взгляд, – писал Рыкачев, – именно предприниматель принципиально не может быть мыслим как индивидуалист, как чистый homo economicus», поскольку он «по существу своей функции, не может быть равнодушен к психологии своих покупателей и своих рабочих. В отличие от других, пассивных участников рынка, предприниматель представляет на рынке активное начало (организатор рынка). Его мышление и деятельность по необходимости имеют социальную окраску». «Отвлеченный интерес денежного барыша не может быть единственным руководящим мотивом предпринимательской деятельности в силу самой отвлеченности своей. Живой, а не абстрактный предприниматель думает не только о норме прибыли, но и о приумножении капитала, – разъяснял Рыкачев, показывая «власть земли» и «силу общественности» в определении судеб бизнеса. – Как владельцы денежных капиталов, нобели и Ротшильды неуязвимы для правительств, для общества, для рабочих: теснимые налогами или стачками, капиталы с невозмутимостью стихии отливают из неблагополучных мест в безбрежный океан мирового оборота. Но как владельцы нефтяных промыслов или руководители банковских учреждений, те же капиталисты прикованы к конкретным местам, к правительствам, к общественным влияниям, к своим доверенным, к своим рабочим, ко всем своеобразиям и причудам местных климатов и местного быта. Куда уйдет Нобель-нефтепромышленник от бакинской забастовки, от уничтожения русской ввозной пошлины на нефть, от враждебного отношения Государственной думы к промышленным синдикатам?»
Разъясняя свое понимание сущности национально (и социально) ответственного капитала, Рыкачев особо подчеркивал, что «идейные и, в частности, национальные задачи предпринимательской деятельности не следует понимать в смысле принесения жертвы и урезывания хозяйственной сферы в пользу иных интересов»: «Не тот осуществляет высшую культурную миссию предпринимательства, кто, разбогатев на удачных операциях, тратит потом свое богатство на благотворительность или на школы, на музеи или на броненосцы. Не в том истинное общественное служение промышленников и купцов, чтобы субсидировать печать, питать партийные кассы или создавать синекуры для политических деятелей и дельцов. Не в филантропии и не в политических демонстрациях настоящее оправдание капитала… Связь торгово-промышленного класса с политическими интересами страны может сделаться прочной, искренней и живой только через углубленное понимание этим классом своих собственных профессиональных задач и профессиональных обязанностей. То служение родине, которое вытекает из самой сущности предпринимательской деятельности и в которой торгово-промышленный класс может принести наивысшую пользу, заключается в привлечении национальных сил к новому творчеству в области промышленности и торговли, в открытии перед нацией новых возможностей. Давать работу своему народу – не только в тесном и прямом
