Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 4

Я хорошо понимал, чего она должна была опасаться, но притворился непонятливым:

— Не пойму, — сказал я ей, — чего ты могла бы опасаться, если бы я был патрицием.

— Мой дорогой друг, дело в том, что я могу объяснить тебе это, только взяв с тебя слово, что ты доставишь мне удовольствие, которого я у тебя попрошу.

— Какие у меня могут быть трудности из-за того, что я доставлю тебе любое удовольствие, которого ты у меня попросишь, если оно только зависит от меня и не нанесет ущерба моей чести теперь, когда между нами уже нет никаких секретов? Говори, моя дорогая, скажи мне эти резоны и рассчитывай на мою любовь, а также на мою снисходительность относительно всего, что может доставить тебе удовольствие.

— Очень хорошо. Я прошу тебя об ужине у тебя в казене. Я пойду туда вместе с моим другом, который умирает от желания познакомиться с тобой.

— И после ужина ты уйдешь с ним?

— Ты видишь, что так должно быть.

— И твой друг теперь знает, кто я такой.

— Я полагала, что должна ему сказать. Без этого он не осмелился бы прийти к тебе ужинать.

— Итак, я таков, как я есть. Твой друг — иностранный министр.

— Точно.

— Но, оказывая мне честь прийти со мной поужинать, он не станет соблюдать инкогнито.

— Это было бы чудовищно. Я представлю тебе его под его собственным именем и званием.

— И какое же ты можешь предположить препятствие, что помешало бы мне доставить тебе это удовольствие? Скажи мне, что может быть проще. Назначь день и будь уверена, что я буду ждать тебя с нетерпением.

— Я была бы уверена в твоей любезности, даже если бы ты попытался посеять во мне сомнение.

— Я считаю это издевательством.

— Прошу тебя, не смейся. Я теперь довольна. С тобой будет ужинать г-н де Бернис, посол Франции. Я представлю тебе его, когда он снимет маску. Думаю, он не оставит без внимания, что ты знаешь о том, что он мой любовник, но ты не должен показывать, что знаешь о его осведомленности о нашей взаимной нежности.

— Я знаю свой долг, мой нежный друг. Я рад этому ужину. Ты была права, беспокоясь о моем звании, потому что если бы я был патрицием, Государственные инквизиторы чрезвычайно бы этим заинтересовались, и последствия были бы ужасные. Меня отправили бы в Пьомби, была бы обесчещена ты, аббатиса, монастырь… Святые небеса! Ты права. Если бы ты сказала мне о своем беспокойстве, я бы рассказал тебе, кто я, потому что, в конце концов, моя скрытность происходила только из страха, что если бы я был узнан, отец К. К. мог бы перевести ее в другой монастырь. Можешь назвать мне день ужина? Я волнуюсь.

— Сегодня четвертое. Мы можем вместе прийти ужинать восьмого. Мы придем к тебе после второго балета оперы. Скажи мне только признаки, по которым мы сможем найти казен, никого не спрашивая.

Я обрисовал ей все, что нужно, чтобы найти дверь моего казена, как по воде, так и по улице. Обрадованный этой предстоящей прекрасной и почетной встречей, я уговорил моего ангела пойти спать. Я сказал ей, что выздоравливаю и, поужинав с аппетитом, должен отправляться в кровать, отдать мой первейший долг Морфею. Она поставила будильник на десять часов, и мы пошли спать в алькове. С десяти до двенадцати, потому что ночи становились короче, мы занимались любовью.

Мы заснули, не только не разделившись, но даже не разлепив наших уст, издавших последние вздохи. Такая позиция помешала нам проклясть будильник, который через шесть часов издал свой сигнал, по которому мы должны продолжить дело, которое затеяли. М. М. была источником света. Ее щеки, оживленные радостью, позволяли мне любоваться ее блестящими розами Венеры. Я сказал ей это, и она, полная желания меня понять, побудила меня посмотреть внимательней на ее прекрасные груди, которые своими волнующими движениями, казалось, побуждали меня освободить своими губами духов любви, которые их волновали. Насладившись ими, я перешел к ее раскрытому рту, чтобы принять ее поцелуй, означавший ее поражение, которое я сопроводил своим.

Морфей, возможно, одержал бы над нами повторную победу, если бы часы не известили нас, что у нас осталось времени только на то, чтобы одеться. Она вернулась в монастырь, подтвердив нашу встречу восьмого. Проспав до полудня, я вернулся в Венецию, где отдал распоряжения моему повару относительно этой встречи, которую ожидал с большим удовольствием.

Глава VII

Я ужинаю втроем, с г-ном де Бернис, послом Франции, в моем казене. Предложение М. М.; я с ним соглашаюсь. Последствия. К. К. становится мне неверна, при том, что я не могу на это жаловаться.

В этой ситуации, казалось бы, я должен был ощущать себя счастливым, но этого не было. Мне нравилась игра, и, не имея возможности держать талью, я отправился понтировать а «Редут» и проигрывал там день и ночь. Мои переживания причиняли мне горе. Но почему я играл? Я в этом не нуждался, потому что у меня было столько денег, сколько мне было нужно для удовлетворения всех моих потребностей. Почему я играл, в высшей степени огорчаясь от проигрышей? Играть заставляло меня чувство жадности. Я любил тратить деньги, и сердце мое сочилось кровью, когда я не мог этого делать с деньгами, полученными от игры. Я потерял в эти четыре дня все деньги, выигранные для меня М. М.

В ночь восьмого февраля я был в своем казене, и в назначенный час я увидел перед собой М. М. со своим респектабельным поклонником, которого она представила мне под его собственными именем и званием, как только он снял маску. Он сказал, что с нетерпением ждал возможности возобновить знакомство со мной, узнав от мадам, что мы были знакомы в Париже.

С этими словами он внимательно на меня посмотрел, как бы желая восстановить в памяти мое лицо. Он пожаловался на свою плохую память.

— В день, — сказал я, — когда я имел честь обедать с Вашим превосходительством у г-на Мочениго, лорд Марешаль, министр Пруссии, все время вас занимал. Вы должны были отправляться через четыре дня, чтобы прибыть сюда. После обеда вы удалились.

Он снова взглянул на меня, припомнив, что спросил у кого-то, не секретарь ли я посольства.

— Но начиная с этого момента, — сказал он, — мы не сможем больше забыть друг друга. Связывающие нас тайны достаточно глубоки, чтобы сделать нас близкими друзьями.

После того, как был заключен этот редкостный союз, мы уселись за стол, где, естественно, мне предстояло оказать им внимание. Министр, большой гурман, нашел превосходными бургундское, шампанское и белое бордо, что я предложил ему, вместе с устрицами из Арсенала, спрашивая, где я их беру, и был рад узнать, что это от графа Альгаротти.