Первый: Новая история Гагарина и космической гонки - Стивен Уокер
Советы использовали в своих космических экспериментах в основном собак. В статье 1961 года американский журнал Aviation Week рассуждал о том, почему они так поступают, в то время как американцы сначала использовали низших обезьян, а теперь перешли на шимпанзе. Неизвестный советский представитель, названный «П. Варин»[190] – в закрытом мирке советской космической программы это могло что-то означать, а могло и не означать ничего, – вроде бы сказал, что хотя низшие обезьяны и шимпанзе «имеют такое же крепление и расположение органов, как и у человека… собаки намного спокойнее». Полковник Владимир Яздовский – врач, разработавший тесты для космонавтов и руководивший космической программой с участием собак, писал, что собаки «хорошо поддаются тренировке»[191] в отличие от человекообразных обезьян, для которых «характерны частые срывы в поведении и подчас резкая агрессивность». В общем, собаки выполнят команду, тогда как шимпанзе могут и не выполнить.
Параллели между человеком и шимпанзе подчеркиваются на первом листе 17-страничного пресс-релиза NASA, выпущенного перед полетом Хэма: шимпанзе имеют не только очень близкое к человеку время реакции, но и «высокий интеллект, который должен сделать их выдающимися исполнителями сложных задач». В советской программе подготовки космонавтов все время подспудно проскальзывало, что космонавтам не обязательно быть выдающимися исполнителями сложных задач – им достаточно быть здоровыми и исполнительными. Слишком большая независимость суждений не очень поощрялась, как не поощрялась она и в советском обществе в целом. Марк Галлай, летчик-испытатель, руководивший частью подготовки космонавтов, позже признал, что «доверие к человеку, находящемуся в полете… еще должно было утвердиться»[192], а пока ему, как собаке, думать было непозволительно. Его следовало натренировать так, чтобы он откликался на раздражители почти рефлекторно. Думается, не случайно нация, давшая миру Ивана Павлова, позже стала обучать своих космонавтов вести себя в какой-то степени как собаки Павлова.
Советская программа работы с собаками началась в 1951 году – на три года позже, чем проект Albert в США. Инициировал ее сам Сергей Королев в качестве первого шага к своей конечной цели – отправить человека в космос. Об этой программе широкой публике известно не так много. Неизвестно, в частности, сколько всего собак реально летало. Сегодня Лайка – самая знаменитая из них, и большинство людей помнят только ее кличку. Историю ее печального конца вспоминают до сих пор – как она погибла, летая вокруг Земли в 1957 году без возможности вернуться домой. Четыре полета «Востоков» с собаками в 1960 году, когда спасательной командой руководил Арвид Палло, известны куда меньше, пожалуй, за исключением орбитального полета Белки и Стрелки в августе того года. Хотя цифры точно неизвестны в определенной мере из-за секретности, окружавшей программу, по одной из оценок, Советы отправили в полет на ракетах ни много ни мало 41 собаку[193]. По всей видимости, 22 из них погибли. Одна, трудно поверить, убежала на пути к ракете, и заманить ее обратно не удалось. Ее заменили бродячим щенком, которому не повезло оказаться в тот момент рядом с солдатской столовой.
Все собаки были бродячими суками – чтобы им проще было мочиться в ограниченном пространстве – и только беспородными, поскольку считалось, что метисы выносливее чистопородных собак. Они должны были весить не слишком много – не более 7 кг – и быть достаточно миниатюрными, чтобы помещаться в тесных контейнерах. Кроме того, они должны были иметь светлый окрас, чтобы бортовые камеры могли снимать их при тусклом освещении в кабине. На самом деле список требований был настолько длинным, что работники, отлавливавшие собак на улицах Москвы, приходили в отчаяние. «Может быть, – жаловался один из них врачам, – вы еще захотите, чтобы они были голубоглазыми и выли в до мажоре?»[194] Для помощи с подготовкой животных к секретной программе были привлечены цирковые дрессировщики из легендарного московского Театра зверей Дурова. Подобно шимпанзе Диттмера, собак приучали спокойно вести себя в пристегнутом состоянии в тесном пространстве. Поначалу уже через несколько минут они начинали лаять и выть, но постепенно привыкали к заключению и могли существовать без протестов внутри крошечных контейнеров, пристегнутые металлическими цепочками, которые ограничивали свободу движения несколькими сантиметрами. К концу обучения собаки могли выдерживать такое существование на протяжении 20 суток подряд.
Пока Хэм ожидал в припаркованном трейлере космического полета, аналогичным образом пристегнутый в своем контейнере, две такие собачки проходили последние этапы подготовки у доктора Яздовского в Институте авиационной и космической медицины в Москве. Они должны были полететь вместе с манекеном человека в марте – две генеральные репетиции перед тем, как на орбиту отправится советский космонавт. Хэм тоже должен был полететь прежде, чем ставить на карту жизнь американского астронавта. И в СССР, и в США космическим полетам людей предшествовал длинный ряд полетов напуганных до полусмерти, запертых в контейнер и беспомощных животных, которые никогда не были «добровольцами» и по большей части погибали.
Теперь, в последние предрассветные часы, крышку контейнера Хэма закрыли. В специальное окошко можно было видеть его лицо. После одного проверочного теста на психомоторном тренажере, который был пройден удовлетворительно, было решено, что он ведет себя достаточно стабильно и может сегодня лететь. В 5:04 Хэма в сопровождении Эдварда Диттмера и его помощника отвезли в трейлере на стартовую площадку – поездка заняла 20 минут, чуть дольше, чем продлится его путешествие в космос. Когда он лежал пристегнутый на спине внутри своего небольшого контейнера, физиологические параллели между ним и сопровождавшими его мужчинами особенно бросались в глаза. Однако никто не задумывался над тем, что если шимпанзе похож на них, то, возможно, он и испытывает такие же чувства.
На верхушке башни обслуживания MR-2 Хэма ждал Алан Шепард. Как первый потенциальный астронавт Америки, он должен был наблюдать последние приготовления и «посадку» Хэма в капсулу Mercury. Пять других астронавтов тоже присутствовали на мысе Канаверал во время этого запуска. Кто-то был в центре управления полетом в двух милях к северу, кто-то – в блокгаузе, пристартовом укрытии на краю площадки. Шепард тоже должен был вскоре спуститься в укрытие, но пока он был на башне обслуживания. В выпущенном позже документальном фильме NASA говорилось, что Шепард хотел присутствовать там, «чтобы пожелать Хэму удачи»[195]. Может, и так, но на самом деле ему тяжело было видеть, как шимпанзе летит в космос раньше него. Крис Крафт, руководитель полета в центре управления, тесно работавший с Шепардом, видел, насколько ему было тяжело: «Ал с радостью поменялся бы местами с Хэмом в тот январский день. Он был более чем уверен в том, что человеческое тело – особенно его собственное – способно выдержать все. Но решение принимал не он»[196].
Внизу, у основания башни обслуживания, Диттмер с помощником вынули контейнер с Хэмом из трейлера, поставили его на каталку и покатили в лифт. Ракета возвышалась над ними на 25 метров на фоне черного неба, ее блестящий белый корпус был ярко освещен светом дуговых прожекторов. После полуночи два ее топливных бака заполнили – один этиловым спиртом, а другой бледно-голубым жидким кислородом, охлажденным до температуры ниже его «точки кипения», равной –183 ℃. В момент включения зажигания эти жидкости должны были соединиться, вспыхнуть и создать струю газа и пламени, которая приведет в движение Redstone. Пока же в относительно теплом ночном воздухе жидкий кислород
