Всеволод Иванов. Жизнь неслучайного писателя - Владимир Н. Яранцев
Иванов написал свои фронтовые очерки. Их интересно сравнить с вяткинскими. И хотя назывались они примерно также: «У черты. Очерки фронта», но разница большая, просто-таки эпохальная. Очерки Вяткина старообразные, «народнические», «интеллигентские», дистанция между автором-рассказчиком и его персонажами очевидна. У Иванова такой дистанции практически нет, он там, среди солдат и офицеров, будто свой, свойский. Потому и так охотно они ему рассказывают разнообразные случаи и происшествия: пропавшая в ходе неравной битвы казаков с красными молочная «болтушка», желание поесть арбуз в ходе опасной перестрелки, рискованная агитация в стане красных: «Бери хлеба, ешь, а только коммунизму нам не надо». Но еще больше здесь всякой бытовой всячины из околофронтовой жизни, из которой видно, что воевать никому не хочется, ни белым, ни красным. Может, потому так часто рушится линия фронта, и белые бегут к красным, а красные – к белым: обе армии часто грязные, оборванные, голодные. Но черта между ними все равно остается. «Это та черта – излом которой значит гибель России или гибель большевизма?» А разве есть разница, если «сюда идут люди со всей Сибири умирать»? Видно, что писал Иванов эти очерки, чтобы разобраться в своем отношении к белым и красным, к войне вообще. Но, наверное, до конца не разобрался. Зато отточил перо, возбудил мысли и чувства, и, проникнутые этим живым авторским отношением к изображаемому, они и сами получились живыми. А как иначе, если в заключительном очерке он написал: «В этой близости народу, верится, наше счастье». И звучит это столько же газетно, сколько и искренне.
Так что эти десять «очерков фронта» даром не прошли, как это бывает с газетами-однодневками. Все это потом послужит почвой для рассказов, повестей, пьес Иванова о Гражданской войне, написанных уже в Советской России. Хотя написал он их не для себя, а для газеты «Вперед» – передвижного фронтового печатного издания армии Колчака, жившей и работавшей на колесах – всего четыре вагона, с типографией и жильем для обслуги. И это чуть было не стало для Иванова роковым, так как вместо пропаганды – «картин мужества и отваги со стороны освободителей России от “красных захватчиков”, патриотических чувств и самопожертвования» – было другое. То есть «о гуманизме красных», их «теплом приеме» от сибиряков, их благородстве. Словом, все не так, как надо. После этих очерков Иванова, по воспоминаниям Дружинина, клеймили «иудушкой», «изменником делу освобождения родины от большевизма», «перебежчиком».
Но все ли было так однозначно? Что Иванов оказался в этой газете – факт любопытный. Все вроде бы просто: Колчак в июле 1919 г., ввиду наступления красных, объявляет новую мобилизацию, и, с помощью Сорокина, Иванова берет к себе в газету ее редактор полковник В. Янчевецкий. Будущий писатель, автор исторических романов В. Ян, охотно взял к себе молодого литератора, с которым, как говорили, переписывался сам Горький – это, наверное, знали уже все литераторы в Омске. Но знали и другое, что Янчевецкий был правой рукой Колчака в деле белой пропаганды, а в вагоне «Вперед» «собирались весь махровый цвет контрреволюции, разные Дутовы, Анненковы, Красильниковы, Гайды и прочие, все посланники и представители иностранных миссий» – как писал Сорокин. В общем, была это не столько редакция фронтовой газеты, стоявшей в тупике Омской железной дороги, далеко от фронта, сколько клуб для «своих», место тусовок и развлечений, светский салон со своей хозяйкой – женой Янчевецкого. Там был рояль, подавались изысканные кушанья, а Иванов, согласно тому же Сорокину, получал там «шоколад и вино за свои писания». Потому что его «вначале, как наборщика (второй вагон газеты был типографией. – В. Я.) не пускали в этот вагон, но вскоре талантливые рассказы против пролетариата внушили доверие». Сорокину, мистификатору и выдумщику, а еще «мерзавцу и жулику», можно, конечно, не верить, если бы сам Иванов не подтвердил факт сотрудничества с газетой в письме И. Сталину в 1939 г. Написанному в экстремальных условиях, будто перед смертью, верить можно: «Я поступил туда (в газету “Вперед”. – В. Я.), будучи представлен редактору как писатель-наборщик (…). Редактор попросил написать ему рассказ, затем статью. Я не хотел показывать ему, что не хочу или что я бывший красный, да и, по совести говоря, я устал и замучился. К тому же семейная жизнь была не сладка. Словом, я написал в эту газетку несколько статей, антисоветских, и один или два рассказа».
Из доступных нам «впередовских» публикаций укажем на несколько подходящих. Это фельетон «Господин Мартынов» об омском паникере, напуганном летним 1919 г. отступлением армии Колчака и собирающемся спешно бежать на Восток. Иванов предлагает «каждодневно» извещать о якобы взятии сибирских городов красными, чтобы избавиться от всех паникеров. В своей злой иронии автор выглядит весьма патриотично. Как и в другом жанре – стихотворении в прозе «Петропавловск», рефреном которого становится лозунг-плакат: «Все на борьбу с большевизмом!» Главное тут то, что на супостатов встает сама природа, во главе с «ветром степным». Есть тут и отзвук горьковского «Буревестника», когда, словно «жирные пингвины», «из окон выглядывают обыватели, в их глазах ты читаешь страх: “Идут красные!”». Проводит правительственную линию Иванов и в корреспонденциях «Земское собрание» и «Узы дружбы», написаных ярким публицистическим языком, языком народного трибуна: общество, сплоченное созывом Земского собрания, «принимает в свои руки тяжелую секиру, которой вырубается новая Россия и которой будет размозжена голова большому злу». В статье «Узы дружбы» Иванов повторяет известные шаблоны белой пропаганды о большевиках – «германских наймитах-шпионах». Но в последнем абзаце чувствуются привычные уже ивановские дерзости: «И когда прерывается последняя ниточка, которая связывала лошадиную дружбу советских комиссаров с Германией, мы словами древнеримской пословицы можем сказать: “Отвернитесь, у нее нет друзей!”».
Пословицы такой у римлян нет – не прошли даром уроки мистификатора Сорокина! Зато есть рассказ с подобным названием: «Отверни лицо твое». Речь в нем идет о «человеке города», который вздумал пойти в степь «Кара-Айны», но показалась она ему «скучной, тоскливой», и он, по слову напутствовавшего его дуваны Огюса, «отвернул лицо свое», т. е. ушел обратно в город. В рассказе «Духмяные степи», написанном, судя по всему, позже («Отверни свое лицо» – в январе 1919 г.), та же тема развернута сюжетно: в родную станицу приезжает инженер Янусов, то ли как «Взыскующий Града», то ли просто от «ипохондрии». Ухмылки, скепсис и страх,
