Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Оценивая призыв Временного правительства к борьбе с контрреволюцией, Четвериков писал в прессе: если под контрреволюцией «понимать несомненное нарастание общественного протеста против условий современной жизни, то признание ее возможности есть вместе с тем признание ложности того пути, по которому доныне вело правительство страну, и нужно иметь мужество в этом откровенно сознаться». Он афористически обозначил сложившуюся в постфевральской России ситуацию: «Если выразить настроение страны в одной сжатой формуле, то нужно выразить его словами – так дальше жить нельзя». В пример приводились налоговые постановления кабинета Керенского, которые явились «сигналом неудержимого бегства капиталов из промышленности». Однако правительство к тому времени само находилось в параличе, и здравые идеи патриарха делового мира не были восприняты.
Сергей Иванович возлагал надежды на генерала Л.Г. Корнилова, способного, на его взгляд, восстановить порядок в стране, но после поражения корниловского выступления отошел от политики. Уже после победы большевиков, в конце 1917 года он не побоялся возглавить депутацию, ходатайствовавшую в Смольном об освобождении А.И. Коновалова и С.Н. Третьякова, которые были заключены в Петропавловскую крепость вместе с другими министрами последнего состава Временного правительства. Обращаясь к большевистским вождям, Четвериков прямо заявлял: «Ныне, когда власть Советов упрочилась, едва ли у населения получится впечатление этой силы, ограждающей себя заключением в тюрьму безвинных людей». Просьба возымела действие, и в начале 1918 года Коновалов и Третьяков были освобождены и эмигрировали из России.
Сам же ходатай оставался в Москве, примкнув к подпольной организации «Национальный центр». В письме генералу М.В. Алексееву, подписанном членами «Центра», в том числе и Четвериковым, победа над большевизмом представлялась возможной в форме военной диктатуры: «Мы полагаем, что для переходного времени нужна сильная власть диктатора, но чтобы эта диктатура была приемлема для беспокойно-подозрительно настроенных масс, мы готовы… принять форму директории с военным авторитетным лицом во главе… Эта директория должна очистить территорию, установить порядок, подготовить население и дать ему новое основание для выборов в народное собрание, которое и должно установить окончательно форму правления».
Весной 1918 года руководство «Центра» переехало из Москвы в Киев, и С.И. Четвериков окончательно отошел от политической деятельности. Он откровенно бедствовал, так как потерял все свое состояние в результате национализации банков и промышленности. Волна революционного террора не миновала и его: зимой 1918-го бывший фабрикант был арестован и препровожден из своего имения в Богородскую тюрьму (почти семидесятилетнего старика заставляли там счищать снег с железнодорожных путей). После освобождения стал попадать под периодические «проверки» ВЧК, а в начале 1919 года даже провел несколько дней в камере смертников на Лубянке – в ожидании расстрела. После очередной «отсидки» Сергей Иванович потерял слух, лишившись главной радости жизни – музыки. Его дочери Марии Сергеевне в 1922 году удалось добиться разрешения забрать отца в свою семью, которая жила в Швейцарии…
В последний период своей биографии С.И. Четвериков вел уединенный, частный образ жизни. В Швейцарии он закончил работу над воспоминаниями «Безвозвратно ушедшая Россия» (они вышли из печати в Берлине). Открытых дебатов о катастрофе 1917 года и перспективах большевизма, как правило, избегал. На то были свои причины: в Советской России остались сыновья – Сергей, ставший выдающимся ученым-биологом (он перебросил мост между учением Дарвина и генетикой и заложил основы эволюционной генетики), и Николай, также избравший ученую стезю (математик, специалист по статистике). Оба они отказались эмигрировать, и отец боялся причинить им вред своими публичными выступлениями в зарубежной печати.
И тем не менее Сергей Иванович не переставал размышлять о будущем родины. Объясняя причины своей «пассивности» в письме Н.И. Астрову в Прагу от 2 августа 1926 года, он подчеркивал, что «о каком-либо насильственном свержении советской власти не может быть и речи (она народу нравится)»; против большевизма нужно создать «единый мировой финансовый и экономический блок». Этим поистине выстраданным убеждением он все же решил поделиться с общественностью и в марте 1928 года опубликовал в берлинской газете «Дни» статью «Мысли о России», подписанную инициалами «С.Ч.». Автор призывал русскую эмиграцию отказаться от идеи нового «крестового похода» против Советской России, который обернется лишь новыми потоками крови. (А в письме Н.И. Астрову от 23 марта 1928 года он добавлял: «Если я не дал в газете выражения моей неизменной ненависти к большевикам, то это оттого, что я не мог не считаться с положением моих сыновей в Совдепии».) В деле «восстановления правопорядка» в России Четвериков рассчитывал на мировое сообщество и призывал «обезвредить большевизм» с помощью экономических санкций, не нанося вместе с тем вреда простым людям. Газетная публикация, в которой не ставился знак равенства между режимом и народом («нужно переживать за русский народ, а не радоваться неудачам советской власти, которые бьют по народу, а не по большевикам»), получила сильный резонанс в эмигрантских кругах.
Незадолго до смерти С.И. Четвериков написал и переправил (неизвестно, какими путями) из Швейцарии в Москву записку на имя председателя ВСНХ В. Куйбышева с предложениями по восстановлению отечественного мериносового овцеводства. Конечно, никакого результата это обращение не дало, но сам факт говорит о глубокой любви к родине человека, который желал ей блага, несмотря на непримиримые политические расхождения с большевистским режимом.
Умер Сергей Иванович в декабре 1929 года близ города Веве, немного не дожив до восьмидесятилетия. Могила выдающегося русского промышленника находится на берегу Женевского озера, а фабрики, основанные и руководимые им, продолжают работать в современной России.
«Буржуазно мыслить и буржуазно действовать…»
Павел Павлович Рябушинский
Юрий Петров
Осенью 1920 года, в канун крымской катастрофы армии Врангеля, в Париже состоялось совещание бывших российских предпринимателей, вынужденных покинуть свою родину. На повестке дня стоял вопрос о создании в эмиграции торгово-промышленного объединения, способного возродить Россию экономически после неминуемого, как тогда казалось, краха коммунистической диктатуры. Открывая совещание, его инициатор, московский финансист, промышленник и видный либеральный политик Павел Павлович Рябушинский (1871–1924) подвел итог мучительному периоду «русской смуты»: «Многие из нас давно предчувствовали катастрофу, которая теперь потрясает всю Европу, мы понимали роковую неизбежность внутреннего потрясения в России, но мы ошиблись в оценке размаха событий и их глубины, и вместе с нами ошибся весь мир. Русская буржуазия, численно слабая, не в состоянии была выступить той регулирующей силой, которая помешала бы событиям идти по неверному пути… Вся обстановка прошлого не способствовала нашему объединению, и в наступивший роковой момент стихийная волна жизни перекатилась через всех нас, смяла, размела и разбила».
Не
