Предтеча Ленина. В спорах о Нечаеве - Александр Григорьевич Гамбаров
Для выполнения этого плана Нечаеву нужно было переодеться в генеральскую форму, как и при втором плане своего побега, предложенного когда-то революционерам. Но теперь никто из революционеров не мог поджидать Нечаева за воротами с готовой каретой, чтобы укрыть его от погони… Необходимо было самому вооружиться, а также вооружить и солдат, которые должны были вступить в перестрелку, чтобы отвлечь от Нечаева внимание начальства, в случае если будет обнаружен побег.
К выполнению этого плана и начал теперь готовиться Нечаев. Но тут произошло нечто неожиданное, о чем меньше всего мог подозревать Нечаев. Единственный свидетель его плана Мирский выдал заговор Нечаева. Мирский был избалованный изнеженный человек. Он соблазнился на возможность иметь вкусные блюда и раскрыл равелин-ному начальству о сношениях Нечаева с волей и его планах. В одну ночь весь равелин был окружен новыми войсками, а охранявшая Нечаева стража была немедленно арестована. Таким образом, Мирский оказался предателем не только одного Нечаева, но и нескольких десятков солдат.
За участие в Нечаевском заговоре солдаты поплатились каторгой.
Но, уходя на каторгу, они по-прежнему оставались верными Нечаеву и сохраняли о нем воспоминания не иначе, как о своем «орле». Заговор Нечаева был раскрыт 16 ноября 1881 года.
С этого момента начинается самая жуткая полоса жизни Нечаева, вплоть до его смерти. Отныне Нечаев был погружен в полное одиночество. Из преданных ему солдат никого больше не оставалось в равелине. Кругом были чужие и враждебные люди. Мало того, 29 декабря 1881 г. Нечаева перевели из камеры № 5 в камеру № 1, по бокам которой находились пустые помещения. Делалось это с единственной целью изолировать все живое от Нечаева. Через три месяца в равелин начали поступать новые узники, – заключено было 15 человек народовольцев. Но так как по бокам камеры Нечаева были пустые помещения, то никто из заключенных так и не мог узнать о судьбе Нечаева: точно Нечаева и не было в равелине. Условия пребывания Нечаева в равелине с появлением новых узников стали еще более невыносимыми.
Нечаев был переведен на каторжное положение. Среди заключенных начали свирепствовать болезни: цинга и чахотка, которые быстро косили одну жертву за другой. Только один предатель Мирский жил в сносных условиях и пользовался даже «сладким», купленным ценою предательства Нечаева. Один за другим умирали революционеры в равелине, не выдержав и года заключения в нем. Но Нечаев сидел в равелине уже 10 лет. Десять долгих лет одиночного заключения не сломили революционной воли Нечаева, но они надломили его здоровье. Нечаев начал болеть. Дни его уже были сочтены, теперь он не поднимался даже с койки и молчаливо ожидал свою смерть. Умер Нечаев 21 ноября 1882 г. от общей водянки, осложнившейся цингой, на 35 году жизни. Нечаева не стало. Не стало одного из непримиримых революционеров, какого только знала история.
Умер человек, который в течение тринадцати лет приводил в смятение царское правительство. О смерти Нечаева сейчас же было доложено царю, и, наверное, вздох облегчения вырвался у царя, когда он узнал об этом. Наконец, царь избавлялся от такого опасного революционера, который был в его руках, но которого он не имел права повесить. Но и мертвый Нечаев продолжал еще внушать страх. III Отделение распорядилась, чтобы мертвое тело Нечаева с большими предосторожностями ночью было вывезено из равелина и где-нибудь тайком похоронено. Правительство умышленно хотело сохранить тайну пребывания Нечаева в равелине, и оно сохранило.
Глава четвёртая Политические взгляды Нечаева
«Фигура Сергея Нечаева мало изучена. Зловещая и мрачная память, которую он оставил по себе, уделяет ему обособленное место в ряду русских революционеров. История его, конечно, не реабилитирует. Но она воздаст должное выдающейся индивидуальности этого революционера, искренно, до фанатизма, преданного делу революции… В нем жил дух подлинного героя, этого история не отнимет от него, и всё-таки… И всё-таки фигура его, несмотря на подлинный героизм, навсегда останется мрачной фигурой нашей революции» (курсив наш. – А. Г.).
Так оценивает историческое значение Сергея Нечаева один из современных исследователей Бакунина – В.П. Полонский.
Воздавать должное «выдающейся индивидуальности революционера» и в то же время утверждать, что «история его, конечно, не реабилитирует» это значит, сознательно или бессознательно, но не замечать самого главного в Нечаеве – сущности его политического мировоззрения. Несмотря на разительную общность суждений В.П. Полонского с аналогичным утверждением Евгения Колосова, все же приходится признать, что между обоими авторами дистанция огромных размеров.
Если для Е. Колосова, в силу его политических взглядов, Нечаев прежде всего – отдаленный предшественник» Азе-фа и, как таковой, несмотря на «мрачный пафос», конечно, не может быть реабилитирован, то для марксиста Полонского аналогичное утверждение нужно признать чистейшим недоразумением[14].
В данном случае Полонский совершил ту же ошибку, какую может совершить всякий историк – хотя бы даже и марксист, – который вздумает оценивать Нечаева не на основании анализа его политических воззрений, а на основании голословных утверждений его политических противников. Высказав свое положение в 1920 г., Полонский, после длительной и несомненно более тщательной работы над историческим материалом, пришел к совершенно обратному выводу, что история, конечно, должна реабилитировать Нечаева. Во всяком случае, в личной беседе с В.П. Полонским по поводу вышеуказанного его утверждения о Нечаеве В.П. категорически высказал свой положительный взгляд на Нечаева.
Будем надеяться, что в последующих своих работах о Бакунине В.П. Полонский исправит свою досадную ошибку о Нечаеве и даст доподлинно марксистское обоснование его положения в истории. Что Нечаев действительно представлял выдающуюся фигуру в истории нашего революционного движения, в этом не может быть теперь никаких сомнений. Но его положение в истории движения определяется не столько «героической индивидуальностью», сколько той политической программой, которая впервые была воплощена Нечаевым.
Достаточно более внимательно просмотреть и проанализировать все написанное непосредственно Нечаевым, чтобы обнаружить, что в основе его политической программы, за много десятков лет до нашего времени, можно сказать – на заре революционного движения, впервые намечена была сущность той политической борьбы, которая свое кристаллическое завершение получила лишь в движении русского большевизма. Ничего подобного ни до Нечаева, ни значительно позже него – в двадцатилетний период народничества не было в нашем движении. Между современным движением большевизма и тем, что дано было в нечаевском движении, гораздо больше точек соприкосновения, чем между другими этапами революционной борьбы. И если в нечаевском движении, хотя отдаленно, но все же намечены были элементы тактики большевистской борьбы, то самого Нечаева, как отдаленного предшественника русского большевизма,
