Театр и военные действия. История прифронтового города - Валерий Альбертович Ярхо
Стрелковый батальон НКВД той осенью был расквартирован в здании клуба им. Ленина на Бочмановском шоссе, до войны принадлежавшем заводу № 4 или ГАРОЗ им. Ворошилова. Батальон состоял из трех рот и пулеметного взвода. Общая численность личного состава 389 человек. На вооружении состояло 332 винтовки, 59 пистолетов и револьверов, 8 станковых и 18 ручных пулеметов, 960 гранат и 94 бутылки с зажигательной смесью.
В городе патрулировали улицы и охраняли порядок 2 взвода – 74 стрелка с винтовками и 4 пулеметных расчета. Всего 81 человек. По стрелковому взводу были выставлены в трех заслонах у сел на перекрестках больших проезжих дорог в Коломенском районе[152].
В помощь стрелкам-чекистам отряжал свои наряды коломенский истребительный батальон. Батальон выставлял малочисленные пикеты – по 4–5 человек – в крупных селах поблизости от города. По пятерке «истребков» охраняли московрецкие разводные мосты у сел Бобренёво и Парфентьево, которые от Коломны только отделены рекой.
Перед подразделениями стрелкового батальона НКВД и 52-го ИБ НКВД ставились задачи пресечения всех возможных явлений, разлагавших тылы воюющей армии. Главной бедой того времени стали уголовники, дезертиры и «окруженцы», выходившие в советский тыл сами по себе, толпами или поодиночке, часто не имея документов.
Дезертировали чаще всего призванные в армию, которых еще не зачисляли в ряды РККА. Из них формировали колонны, по тысяче человек, которые пешим ходом выводили в глубокий тыл. Из Коломны обычно шли на Рязань, а потом и еще далее. Иные колонны призванных так добирались до Сызрани, Чебоксар, а то и Уфы.
В призывной повестке указывалось, что продуктов призывникам нужно было взять на три дня. Но с едой той осенью было уже плоховато, много собрать в дорогу не могли, а идти приходилось не три дня, а несколько недель. Шли в своей одежде и обуви. Дорогой их не кормили – они же нигде на довольствии не числились, – в лучшем случае давали кипяток. Не выдержав голода и трудностей пути, иные призывники подавались в бега, полагая, что коли они присяги еще не принимали, так им «ничего не будет». Отсидятся немного, там, может, и война кончится, а с нею, глядишь, и вся советская власть. А коли власть и останется в каком-то там виде, то после военного краха, может, никому и дела не станет до тех, кто из Коломны вышел и никуда не дошел! Мало ли в те дни вот так исчезло людей по самым разным причинам! До сих пор не могут понять, куда они подевались[153].
Вся штука в том, что расчет этот был верен только отчасти! Если бы все это происходило в прифронтовой зоне, куда вот-вот могли войти немцы, тогда могло бы и получиться. Но эти дезертиры бежали из колонн, уходивших в глубокий тыл, и пробирались они, как правило, обратно домой. Редко было кому из них куда-то еще податься. Поздней осенью и зимой в лесу не высидишь. Родня, если у кого где-то и была, не больно-то обрадовалась бы невесть откуда свалившемуся на голову «нахлебнику», который к тому же «был в бегах». Вот и брели к родным порогам, а в пути их вылавливали разного рода заслоны комендатур и охранных частей. Тех, кто все же добирался до Коломны, выискивали патрули ИБ, оперативники милиции и НКВД.
Судьба пойманных дезертиров очень разнилась. Одних просто направляли для пополнения частей[154], других по приговору суда не как дезертиров, а как уклонистов от призыва отправляли в лагеря. Но некоторым беглецам особенно не повезло – нескольких человек, пойманных в Коломне поздней осенью 1941 года, «для острастки» расстреляли у стены Петропавловского кладбища, с той стороны, где прежде хоронили «инородцев», а теперь находится мемориальный сквер с аллеями[155].
Патрули истребительного батальона, стрелки НКВД и милицейские наряды охотились за уклонистами от исполнения трудовой повинности – законодательно закрепленной обязанности по выполнению общественно полезного труда. Обычно повинность возлагалась на трудоспособных граждан, не занятых на оборонных предприятиях – мужчины в возрасте от 16 до 55 лет и женщины от 16 до 45 лет. Их могли привлекать к любым видам работ без оплаты, всюду, где возникнет в том потребность. В Коломне граждане, обязанные исполнять трудовую повинность, направлялись в рабочий батальон, переведенный на казарменное положение. Зачисленным в батальон покидать его расположение без увольнительных записок не разрешалось. За самовольный уход из батальона отдавали под суд.
Уклонявшиеся от трудовой повинности рабочие граммофонного завода Абрамов Александр Трофимович, Ильинский Иван Семенович и Сидорова Анастасия Федоровна были приговорены военным трибуналом на пять, три и два года лишения свободы соответственно.
Устроившая скандал «уклонистка» Александра Алексеевна Ильина, «в недопустимо грубой форме» высказавшая уполномоченному горсовета, известившему ее о привлечении к трудовой повинности, все, что она думает по этому поводу, была арестована и предана суду военного трибунала, осудившего ее на восемь лет лишения свободы[156].
Механик машиностроительного завода Елисеев «за гнусную антисоветскую агитацию» по приговору военного трибунала был расстрелян.
Гражданина Шипкова отдали под трибунал за попытку самовольного вселения в пустующую квартиру эвакуированных работников Коломзавода[157].
Согласно сводке оперативно-следственной работы по 7-му сектору охраны тыла Московской зоны всего за период с 13 октября по 15 ноября 1941 года в Коломне и Коломенском районе было задержано 186 человек. Из них после проверки отпустили 74 человека, под следствием остались 60 задержанных. В военный трибунал передали 52 дела. По приговору трибунала 19 человек казнили, 48 осудили на сроки от 6 до 10 лет, 7 человек на сроки от 3 до 5 лет[158].
Неожиданный союзник
После череды военных поражений лета-осени 1941 года было потрясено само основание главного советского политического мифа о «светлом будущем». Если прежде все писанное в газетах, слышанное по радио или сообщенное руководством устно принималось безоговорочно, как истина в первой и последней инстанции, то в ту страшную пору любые сведения, полученные из источников, контролируемых властью, у немалой части населения доверия не вызывали. Они интерпретировались, толковались, рассматривались применительно к ситуации. Собственно, это и порождало слухи, усиливало разброд и шатание, нагнетало панические настроения. Такое состояние тыла, превращавшегося в зыбкое болото, на котором нельзя найти надежной опоры, ставило под угрозу и фронт, усугубляло без того невероятно сложное положение дел советского государства.
И вот в то самое время, когда все стало так смутно и страшно, прозвучал голос, воззвавший к защите Отечества. Не государства, не политического строя, а Родины, которая едина и для христианина, и для мусульманина, для иудея и атеиста. Такую высокопатриотическую позицию заняла оболганная, ограбленная, измордованная репрессиями и издевательствами Русская Православная Церковь. Эти слова были еще тем важны, что прозвучали они не из уст «начальства», а произнесли их отверженные властью социальные изгои, от которых как раз и ждали «удара в спину». Вместо тайных призывов к расправе над безбожниками вдруг с церковного амвона прогремело громогласное обличение супостата, идущего на Отечество не для того, чтобы освободить угнетаемых или воздать должное за напрасные обиды, и даже не для того, чтобы поработить, а чтобы истребить, окончательно уничтожить, стереть с лица земли.
Обращаясь к людям, священство взывало к патриотическому чувству, к осознанию того, что живот свой положившие за Отечество, претерпевшие страдания от ран и болезней приносят высокую жертву искупления греха, исполняют свой долг, имеющий высший, часто неясный человеческому уму смысл. И эти слова слышали! Они объясняли все лучше любой газетной передовицы, любого выступления на митинге.
По свидетельству тех, кто тогда жил, во время войны последняя оставшаяся действующей в Коломне к 1941 году Богоявленская церковь каждый день бывала полна народу. Набивались так плотно, что поднять руку, чтобы перекреститься, было невозможно. Служил в Богоявленской церкви единственный престарелый о. Иоанн Розанов[159], последний коломенский священник, выживший после репрессий и «безбожных пятилеток»[160].
Критический момент истории
Накануне 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции защищавший коломенское небо 257-й зенитный дивизион перешел на режим повышенной боевой готовности, чтобы
