Евреи в России: XIX век - Генрих Борисович Слиозберг
Самыми дорогими существами были для меня в раннем детстве мать, дедушка и няня,
Мать моя, Цивя, младшая дочь престарелого копыльского раввина р. Зискинда, была рано выдана замуж, без справки о ее воле и вкусе, но вскоре после бракосочетания, став в силу этого самостоятельной, полноправною, заявила, что муж ей не по душе, развелась с ним и после нескольких лет безбрачной жизни вышла вторично замуж за будущего отца моего, Исроэля, семнадцатилетнего юношу редкой красоты и знатного происхождения. Он был внуком р. Исроэля Левина, прозванного по месту жительства Шерешевским[50] и славившегося еще во время польского владения краем своим богатством, благотворительностью и обширными связями с магнатами и представителями высшей администрации, которыми он пользовался для защиты своих единоверцев{14}. Ребе Исроэль был женат последовательно семь раз, от каждой из своих жен имел детей и посредством браков своих и своих детей породнился с лучшими еврейскими семьями Литвы, Польши и Галиции. Но богатство еврея, говаривали у нас в старину, редко доходит до четвертого поколения; существовала и поговорка: «Jidische Reichkeit kummt mit Wind un geiht awek mit Rauch» («Еврейское богатство с ветром приходит и с дымом уходит»). На богатстве и вместе с тем на блеске дома Шерешевского эта поговорка быстро сбылась. После его смерти обширные и разнородные дела его, державшиеся только на его личном умении и связях, расстроились, и имущество, разделенное между многочисленными наследниками, рассеялось и исчезло с быстротою дыма, так что уже дочь его, моя бабушка Сарра, на старости лет терпела нужду и о богатой партии для сына своего, моего будущего отца, она не могла думать. Женив его на дочери копыльского раввина, она лелеяла надежду, что в доме этого благочестивца сын ее усвоит себе правила благочестия и усовершенствуется в богословской науке. Однако и эта ее надежда не сбылась. Отцу моему в Копыле не сиделось: жизнерадостному и привыкшему к некоторому комфорту юноше-красавцу одинаково претили и суровый талмудический уклад, и мелочность, копеечность копыльской жизни. Прожив в доме тестя три года, в течение которых родился я, а затем мой брат Файтель, он открыл для матери лавку красного товара[51], а сам отправился искать себе занятий на чужбине.
Как я уже указывал ранее, в Копыле оставление жены мужем не было редким явлением, наоборот, это было в порядке вещей. Одни уезжали для усовершенствования себя в науке, другие — для приискания заработков, так что в течение десяти месяцев в году Копыль являлся отчасти городом амазонок, вернее, молодых торговок, ведших отчаянную борьбу за существование без помощи мужского пола. Оживлялся зато Копыль во время праздников Пасхи и Кущей[52], когда все эти молодые приказчики, меламеды и поруши, как птицы, слетались с разных сторон в свои родные гнезда. Оживали тогда не только молодые жены, но и весь город: молодые люди, во-первых, привозили с собою кое-какие деньги, полугодовой заработок, что имело свое экономическое значение для бедного города, и, во-вторых, сообщали интересные новости и вести о жизни в далеких краях; иногда они приносили с собою и новые книги, и новые идеи.
Благодаря родственным связям, отцу моему вскоре удалось получить доходное для того времени место у известного белостокского богача Исаака Заблудовского по его обширному лесному делу. Зимою отец проживал в Беловежской роще, где распоряжался рубкою леса и свозкою его к Нареву, а весною — связыванием деревьев в плоты и сплавом в Данциг[53], там он оставался летние месяцы для распродажи товара иностранным фирмам. Домой же он мог приезжать только на время осенних праздников, но бывало и так, что он посещал нас раз в два или три года, так что я и другие дети, родившиеся во время его восемнадцатилетней службы, выросли без отцовского надзора. Не зная почти отца, я тем теснее привязался к матери и к дедушке, р. Зискинду, в первые восемь лет моей жизни заменявшему мне отца. Ему и копыльскому раввинату вообще посвящаю следующую главу.
II. Копыльские раввины
Копыльский «раввинский престол» пользовался в старину на Литве большим уважением, благодаря главным образом восседавшему на нем в последнюю четверть XVIII века выдающемуся раввину р. Иом-Тову Липману, правнуку знаменитого раввина того же имени, автора комментария к Мишне под названием «Tosfos-Jom-Tow». Схолии к Талмуду копыльского р. Иом-Това, недавно изданные его внуком под названием
и , пользуются в раввинском мире большою славою; при жизни же р. Иом-Тов, чуждый жажды славы и сребролюбия, ничего не печатал из своих сочинений и, несмотря на то что по своей громкой известности легко мог бы получить любое из первых раввинских мест на Литве, всю жизнь провел в крайней нищете в бедной копыльской общине. Преданный всею душою науке и далекий от мирских дел, он в своем доме бывал только в субботние и праздничные дни; все же остальное время он проводил в описанном уже мною уголке за печью, в клаузе, ставшем с того времени «историческим», — там он ел и спал, там занимался наукою, решал религиозные и общественные дела, там же и писал свои сочинения. Характерен для личности этого раввина следующий факт, сообщенный внуком его в предисловии к сочинению « » и более подробно описанный в копыльском пинкосе, бывшем у меня в руках в мои юные годы. По смерти «последнего» виленского раввина р. Самуила{15} виленская община решила пригласить на должность раввина р. Иом-Това, С этою целью к последнему послана была депутация из знаменитых виленских обывателей с Ksaw rabonus (актом назначения в раввины), подписанным представителями общины, для вручения его новоизбранному раввину. Прибыв в Копыль, депутаты отправились в дом раввина, но не застали его там; раввинша же не соглашалась призвать его из клауза, чтобы не помешать ему в занятии Торою. Депутатам пришлось поэтому ждать до субботы, когда святой р. Иом-Тов гостил дома. Узнав о цели прибытия виленцев, р. Иом-Тов по исходе субботы созвал копыльских обывателей и, уведомив их о своем новом назначении, заявил, что так как получаемое им в Копыле жалованье в тридцать пять грошей в неделю недостаточно для прокормления его семьи, то, если общество не согласится на маленькую прибавку к его жалованью, он вынужден будет переехать в Вильну. Заявление это очень опечалило копыльцев: с одной стороны, больно
