Че, любовь к тебе сильнее смерти! Писатели и поэты разных стран о Че Геваре - Александр Иванович Колпакиди
Ты помнишь. Че, легенду о звезде.
О той, что озаряет, убивая?..
Ты помнишь!
Вон она горит, живая,
Над зарослями в гулкой темноте.
Она горит над Кубой и Перу,
Над Эквадором и над Аргентиной,
Над боливийской сумрачной долиной,
Где у костра присел ты поутру.
Уходит ночь в пампасы и леса.
Струится с веток мексиканских сосен
И оседает на крутом откосе
Тумана голубая полоса.
Бормочут в травах ветры, чуть дыша.
В них души мертвых говорят как будто.
Ты чувствуешь, как падают минуты
Неслышно, невозвратно, не спеша.
Лицо твое белее полотна,
Глаза блестят непримиримо страстно.
Но что-то давит грудь…
Да будь она
Навеки распроклята, эта астма!
Твой вечный спутник и коварный враг;
Она тебя не раз уж подводила…
И, сдерживая кашель через силу,
Кусаешь ты обстрелянный кулак.
А в памяти крутого ветра вой,
Консервы, поделенные до грамма,
И волнами захлестнутая «Гранма»,
И рыжий берег, и рисковый бой.
Зачем?
Свое имя сменив на Рамона,
а после Фернандо.
Зачем?
На себя принимая огонь
пентагоновской банды.
Зачем?
После Сьерра-Маэстры, победы,
признанья и славы.
Зачем?
Сквозь пампасы, пустыни, колючие травы.
Зачем?
Сквозь болота, кормя ошалевших москитов.
Зачем?
Задыхаясь от астмы, сквозь зубы
ругаясь сердито.
Зачем?
Только с горсткой друзей, самых близких
и преданных самых.
Зачем?
Против сотен и сотен ведущих
облаву гусанос[3].
Зачем?..
А с рекой многоводной старается слиться ручей
зачем?!
А, сгорая звездою, мигать в полумраке свече
зачем?!
А росе серебриться, на солнечном плавясь луче,
зачем?!
А свободе служить, ощущая дыханье знамен
на плече, зачем?!
А сложить эту жизнь, как поэму о яростном Че,
зачем?!
В живых осталась горстка храбрецов.
Едва ль они продержатся неделю.
Но твердым было слово у Фиделя:
«Мы все же победим в конце концов!»
И победили…
Но покоя нет.
Еще полмира под пятою гринго.
Еще хранит недальняя тропинка
Твой политый свинцом горячим след.
Ты в западне. И больно от утрат.
Ты знаешь: Куба здесь не повторится.
Из этих мест не выйти и не скрыться,
И обречен на гибель твой отряд.
Но ты в себя поверил навсегда.
Ты и один готов сегодня к бою.
Взгляни, Эрнесто: это над тобою
Горит твоя прощальная звезда.
4
«Я уже могу читать», – на черном белым.
«Я уже могу читать», – надпись мелом.
В школьном классе на полу Че Гевара.
Он не стонет – стонет тело от ударов.
Стонут связанные руки за спиною.
Стонет сердце, плачет сердце, сердце ноет.
Взгляд Гевары креолка встречает:
– Я учительница здесь, – отвечает. —
Но сегодня на урок не выйдут дети.
Я воды вам принесла, вот попейте.
Он, захлебываясь, пьет через силу,
Про себя шепча: «Ильдита, Камило…».[4]
За стеною солдатня, раций визги.
Хоть словцо бы малышам, хоть записку…
«Я уже могу читать», – строчка мелом
Через всю почти доску, неумело.
Да, Хосе Марти, Гильена, Неруду
В час любой могу читать я повсюду.
Только б снова скрыться в чащах зеленых.
Только б снова сжать винтовку в ладонях.
А учительнице кажется: пламя
Он таит в себе, сверкая глазами.
Ни движения, ни слова, ни стона.
Но глаза его кричат разъяренно.
И в душе ее и боль, и тревога.
И всего-то два шага до порога.
И горчат на языке фразы эти:
«Я воды вам принесла, вот попейте…»
Что сказать еще? В укор? В оправданье?
Нет, ей не было такого заданья.
И уходит, не вымолвив слова.
Так уходят от несчастья чужого.
«Я уже могу читать», – на черном белым
Чьим-то почерком мальчишеским смелым.
«Я уже могу читать», – мел крошился…
Неужели ты смертельно ошибся?
Сам себе ты закапывал яму.
– Нет и нет, – ты повторяешь упрямо.
– Нет, – ты шепчешь. – Я действовал верно.
Я умру, но революция бессмертна.
5
С обложки модного журнала
Тусклы, без страсти и огня
Глаза убитого Гевары
Недвижно смотрят на меня.
Он мертв! —
Ему не повториться!
Не петь, не мыслить, не любить?..
Ах, как хотят его убийцы
Уже убитого убить!
Любуйтесь, мол, как снято чисто.
Как исказил лицо свинец
Вот он – конец авантюриста.
Вот – революции конец.
Наука, мол, для всех для прочих,
Кто бунт поднимет против нас.
И вижу я фашистский почерк
В «рекламе» этой напоказ.
Все так же, все по той же моде.
Не изменилось ничего:
Чтоб казнь была при всем народе
Для устрашения его.
Чтоб мертвецов не хоронили,
Чтоб, выполняя свой урок,
На виселицах трупы гнили,
Раскачиваясь у дорог…
И снова гром ударил круто.
Ты слышишь, Че, трубит беда.
И вновь зажглась твоя, барбудо,
В
