Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
– А воны уси у бункере, – говорит Лищенко, – там их, як огиркив у кадушке.
Я спускаюсь в бункер, то есть в обычный подвал, где жители венгерских городов хранят виноградные вина. Ефим Лищенко идет впереди, спускается по лестнице и открывает дверь.
При тусклом освещении керосиновой лампы я различаю множество лиц – женских, детских, стариковских – с одинаковым выражением интереса, страха и удивления.
– Идеген мадьяр катона ван? – спрашиваю я.
– Нинч. Нинч катона, – слышу я поспешный ответ нескольких голосов сразу.
На меня смотрят десятки перепуганных глаз. Я делаю движение вперед, и передо мной образуется проход. Я иду вглубь бункера. Подвал длинный и глубокий. Народу набилось уйма. От керосиновых ламп и фонарей душно, не хватает воздуха. Вперед выходит мужчина средних лет, с умным и усталым лицом, полудлинные волосы он откидывает назад нервным движением костлявых пальцев. Над высохшими губами коротко стриженные усы. Голос тихий и вкрадчивый. Говорит медленно, простыми фразами, очевидно, чтобы я лучше понял:
– Модьяруль катона нинч. Чок цивиль, кишдярек, кишлань, нодьпапа, нодьмама.
Взгляд мой падает на что-то огромное в глубине подвала. Приглядевшись, соображаю – бочки. Огромные деревянные бочки, вместимостью не менее ста ведер.
– Вас ист дас? – спрашиваю я венгра по-немецки. Просто потому, что не знаю, как спросить по-венгерски.
– О! Эс ист вейн. Гут вейн. Мадьяр бор. Вино, – говорит он, подыскав, наконец, подходящее русское слово.
Кто-то услужливо протянул ему кружку. Мужчина нацедил из бочки вина, подумал, отпил сам, болезненно улыбнулся, выплеснул вино на пол, нацедил вновь и подал мне. Я машинально взял кружку и попробовал. Да, это было венгерское молодое, кислое вино – бор. Но сколько же его тут?! Если его столько же в каждом доме и до него доберется наша солдатня, наша «голубая пехота», то что тогда будет. «В крепости вино и бабы!» – вспомнились мне слова Меншикова из кинофильма, повторенные Васей Видоновым час тому назад. Что будет, если наши десантники загуляют?! Я стоял и смотрел на притихших жителей города Мор, собравшихся тут в подвале, около бочек с напитком, который каждого из них может сделать несчастным уже после того, как окончился бой?! О боже! Не на погибель ли свою заготовили и сохранили столько вина?! Город взят без боя – богатый, не разрушенный город. Он достался нам, как Москва Наполеону. Это он, «великий гений войны», говорил, что «побежденный город подобен поверженной красавице, которой следует насладиться». Интересно, думает по этому поводу что-либо наше высшее командование: Виндушев, Михеев, Игнатьев, Яковлев и прочие?!
Ведь должны же они были изучать опыт минувших войн и знать: перепившееся войско – это уже не армия, а стадо, разгульная, неуправляемая толпа.
Так оно и вышло! Через час, и не более, уже не существовало воинских подразделений – все перемешалось в пьяной вакханалии.
На город опускались весенние сумерки. Небо прозрачное и светящееся, а в улицах сгущается прохладная темнота. На память почему-то пришли стихи, памятные мне с детства:
Слети к нам тихий вечер
На мирные поля,
Тебе поем мы песню,
Вечерняя заря.
Эту песню любила петь моя мать, особенно под аккомпанемент гитары моего отца. Почему я вспомнил слова именно этой песни? Да потому, что вечер был действительно прекрасным и тихим, а заря удивительно светлой и прозрачной. Поля только не были мирными, хотя в округе не слышно было ни единого выстрела.
Жители города постепенно выбирались из подвалов и собирались кучками у ворот. Прибирали следы разгрома в домах, учиненного солдатней.
Куда девались люди батареи управления? Нет никого из разведки. И где командир батареи управления Федоров?
Надев телогрейку и перекинув автомат через плечо, я пошел посмотреть, что творится кругом.
Во дворе одного из домов, около бункера, который выходил на поверхность земли бетонным колпаком с прочной железной дверью на засове, суетились мадьяры. Я подошел ближе и увидел лежащего на пороге Сашку Логинова. Каким образом его длинная фигура втиснулась в проем небольшой двери, я представить не мог. Но знал – извлечь его оттуда будет не так-то просто. Логинов совершенно пьян: осовелые глаза бессмысленно вытаращены, нижняя губа отвисла, и слюни текут вожжей. Тут же лежит и автомат – мадьяры оттащили его несколько в сторону. Логинов на какой-то момент приходит в себя и, разводя руками, нечленораздельно произносит:
– Мадьяр, бор!
И услужливые мадьяры льют в Сашкину глотку вино из огромного кувшина.
Икнув, Сашка выкрикивает:
– Мадьяр, колбас!
И ему, как соску младенцу, пихают в рот батон полукопченой венгерской колбасы. Делают они все это сосредоточенно, серьезно, без тени насмешки или издевательства.
– Ми чинато?! – крикнул я и оглядел всех присутствующих строгим взглядом.
Мадьяры смотрят на меня растерянно. И вдруг все сразу начали громко что-то говорить, перебивая друг друга.
– Нем тудом! – еще громче крикнул я, и толпа замолчала.
А что теперь делать с Логиновым? Обернувшись, я увидел, что жители ведут какого-то старика с длинными седыми усами.
– Господин поручик, – взглянув на мои погоны, обратился ко мне старик, – там в бункере у этих женщин дети. А ваш солдат выпускает их оттуда лишь при условии, чтобы они поили его вином и кормили колбасой. Сделайте одолжение, господин поручик, выпустите детей.
– А вы, уважаемый, – отвечал я ему как можно строже, – переведите этим жителям мой приказ: коль скоро они хотят свободы своим детям, коль ради этого они довели нашего солдата до бесчувственного опьянения, то пусть теперь при мне они отнесут его в казарму, куда я им укажу.
Старик перевел мой приказ, и толпа жителей стала извлекать Логинова из проема дверей. Он пьяно упирался, что-то орал, а потом запел: «Во субботу день ненастный…» Его подняли и понесли туда, где стояли наши фургоны. Я шел сзади с его автоматом.
– Убитый или раненый? – спрашивает Вася Видонов, поглаживая свой подбородок.
– Упившийся, – отвечаю я.
– Тогда, пусть вон туда кладут, – говорит Вася, указывая вглубь двора, – их там уже не один лежит.
Опустив на землю Сашку Логинова и сказав «висонт латаша», мадьяры ушли.
– Нигде там не стреляют? – спрашивает Вася.
– А кому стрелять-то? – удивился я.
– Да говорят вон, что переодетые солдаты мадьярские по бункерам прячутся и огонь по нашим ведут. – Видонов кивнул в сторону соседнего дома: – Там вон, какого-то графа с женой наши разведчики приволокли. И у обоих оружие. Шаблий разбираться пошел.
По соседству с тем двором, где расположился штаб полка, действительно находилась городская усадьба, возможно, что и графская. Дом подковообразный с колоннами и парадным въездом. На песчаной дорожке, среди
