Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев
– Не стрелять! Не обнаруживать себя! Они там сами справятся. У нас иные задачи.
Семен Соколов раскинул рацию и связался с Шепелевым, у которого его «6ПК» в штабном фургоне, который настроен на постоянный прием. Коваленко сообщил, что передовая рота автоматчиков в короткий срок и без особого труда обезвредила мадьяр и принудила их сложить оружие.
– Сразу можно сказать, что звено взвод-рота у десантников подготовлены превосходно, – говорит в микрофон Шаблий, – действуют умело. Есть еше какие новости?
– Из второго дивизиона Солопиченко передали, что в ночь тяжело ранен командир батареи Баранчиков.
– Кого назначили вместо него?
– Лейтенанта Бовичева.
– Утверждаю, – коротко произнес Шаблий, – связь окончена.
Свернув рацию, мы продолжаем движение. Уже несколько раз мы пересекали глубокие овраги – то спускаясь, то подымаясь по их крутым, поросшим густым кустарником, склонам. Это и трудно, и утомительно.
Время близилось к пяти часам вечера, и нам предстояло перебираться через самый крупный и заросший овраг. Неожиданно справа, то есть там, где менее всего этого ожидали, возникла частая автоматная стрельба и слышны разрывы тяжелых противотанковых гранат.
– Что там такое? – насторожился Шаблий. – Николаев, выясни!
Я побежал на звуки стрельбы, вскинув наготове свой автомат. А навстречу мне бежал раскрасневшийся Шуркин, глупо и довольно улыбаясь.
– Товарищ старшлейтенант, – кричит Шуркин, – там немецкий танк в овраге застрял! Наши его атакуют.
Подойдя к краю оврага, на дне его я действительно обнаружил немецкий танк – да не какой-нибудь, а тяжелый «тигр». Он беспомощно скрежетал гусеницами, ворочал стволом, заклинившимся между деревьями. Но сдвинуться с места или всадить по нам из орудия не мог. Он был похож на какое-то неуклюжее, пятнистое животное, попавшее в капкан. Было ясно – танк завяз прочно и ему отсюда не выбраться. Автоматные очереди сверху не причиняли ему никакого вреда, гранаты тоже были для него подобны укусам комара. Танк ворочался, фыркал сизой гарью, но никак не мог ни продвинуться вперед, ни дать заднего ходу, ни развернуться. Его напрочь заклинило в этом овраге. По обрыву бегал Фирсов и что-то кричал своим солдатам. Я вернулся и нашел подполковника Шаблия спокойно сидящим на ящике со стереотрубой в тени развесистого клена. Я рассказал командиру полка о том, что сам видел.
– Как он туда попал? – с недоумением спросил Шаблий. – У немцев что, одни придурки среди танкистов остались? Фирсов где?
– Там, – ответил я, – вдоль оврага с палкой бегает, солдат гоняет.
Федор Елисеевич засмеялся. Я предложил ему взглянуть на травлю бронированного чудовища.
– На кой черт, слушай, мне все это нужно?! Пусть там Фирсов бегает. Я этих танков повидал, когда они не в овраге, а на тебя прут, – более чем достаточно.
Через некоторое время раздался взрыв, и клубы черного дыма поднялись над тем местом, где на дне оврага скрежетал попавший в засаду вражеский «тигр».
– В бензобак попали, – доложил Борька Израилов, – теперь они там сгорели, как в мышеловке.
Перебравшись на противоположную сторону оврага, мы увидели город Мор, железнодорожную станцию, пакгаузы, товарные вагоны, грузовики. Отчетливо просматривается часть улицы – видны мадьярские гонведы, поспешно садящиеся в машины и повозки. Они спешат и суетятся – наблюдать это и смешно и грустно. Вот из боковой улицы выскочили конные гусары, пронеслись галопом и исчезли. Улица опустела. Слышны лишь отдаленные винтовочные выстрелы и редкие автоматные очереди. Сверху, с горы, отчетливо видно: город даже не предполагается защищать. Нет тут ни траншей, ни огневых точек долговременной обороны, ни колючей проволоки, ни баррикад. Мадьяры бросили его – оставили на милость победителей. Гонведы и гусары просто-напросто бежали, прикрываясь небольшими отрядами арьергарда.
– Да! Им хватило одного лишь Будапешта! – сказал кто-то.
Перед нами неглубокий овраг с пологими склонами. Вскинув автоматы, мы спускаемся по нему с горы и бежим к городу. Впереди всех фирсовские автоматчики, а из наших – Серега Жук, Борька Израилов, Лищенко, Логинов, Квасков, Бублейник. Они возбуждены, бьют от живота короткими очередями, хотя перед ними никого нет – так уж, от избытка чувств. Сзади, изнывая под тяжестью рации и приборов, спокойно плетутся Семен Соколов, Смилык и Поповкин.
Весенний день клонится к вечеру, и солнце уже садится за горы. Пространство, на котором располагается город Мор, погружается в тень. Улицы словно вымерли: вокруг полная тишина, нигде ни малейшего подозрительного звука. Настороженно пробираемся вдоль домов, ожидая, что вот-вот пальнут откуда-нибудь – с чердака или из подвала. Но все кругом спокойно. В городе не осталось ни одного вражеского солдата!
Слева, из улиц и переулков, появляются солдаты и офицеры пехотных подразделений, вошедших в город с фронта – из юго-восточного направления. Среди пехотинцев я замечаю и наших управленцев первого дивизиона. Все возбуждены, у всех дурацки-радостные лица. В одном из переулков наталкиваемся на колонну машин штаба нашего полка. За рулем фургона старик Черепанов, рядом с ним майор Коваленко – он машет нам фуражкой из окна кабины.
– Где будем размещаться? – слышу я его вопрос.
– Присмотри сам, – говорит Шаблий, – и сразу же занимай боевой порядок дивизионами. Сегодня, очевидно, дальше не пойдем. Прикинь насчет системы огня в случае контратаки. Только, я думаю, мадьяры контратаковать не станут. Все равно скажи Микулину: пусть нитки дает по всем направлениям.
Подходит капитан Видонов. Он, как и все, улыбается, поглаживая свой подбородок.
– С победой, товарищ подполковник, – говорит он, – все-таки первый город, взятый нами на территории этого врага. Как это в фильме «Петр Первый» Жаров кричал: «Ребята! В крепости вино и бабы! Там сутки гуляем?»
Присутствующие засмеялись. Но никто даже и предполагать не мог, какой окажется для всех нас, победителей, эта ночь!
Штаб разместился в одном из богатых особняков. Я прошелся по комнатам – поражало их убранство: обилие предметов роскоши, посуды и разного рода безделушек. Кровати опрятно застланы, в комодах глаженое, накрахмаленное белье. Нет и следа того поспешного бегства гражданского населения, которое мы наблюдали в Койвисто, Кайслахти, Выборге. Кажется, что вот-вот выйдет улыбающийся хозяин и скажет: «Сервус чоколом фюхаднадь Андраш, ташик-по-жалиста». Но хозяин не выходит, и я наблюдаю, как наша солдатня начинает шуровать в этих богатых и пустых комнатах. Из гардероба выкинуты костюмы и платья. На полу валяется белье, и молодой паренек со стриженной под машинку головой, оторвав от крахмальной простыни добрую четверть, вертит ее на ноги вместо грязных портянок, которые он для пущей важности бросил на белоснежное кружевное покрывало двуспальной постели.
Но.
