Татьяна Лиознова - Валентин Свининников
Для меня важно то, что наша страна была единственная страна, которая выстраивала свой путь развития по принципу Евангелия – дружба, равенство, братство. Она на этом пути была ещё ребёнок, ведь разве возраст для державы 70 лет? И вот это предательство, которое произошло потом, я никогда не забуду. Сейчас многие наш народ называют совками, они плюют на наше прошлое, на погибших, овдовевших, осиротевших… Но многие всё же верят в то, что былая слава нашей Родины восстановится. И я тоже в это верую».
Когда готовились к съёмкам «Семнадцати мгновений весны», в течение года вся киногруппа ездила в фильмофонд в Белых Столбах – смотрели кинохронику, погружались в материал. В конце концов Лиознову в прямом смысле мутило от немецкой хроники. Появлялось ощущение, что война только вчера закончилась. Чтобы не вызвать ненависть к немецкому народу, режиссёр решила, что единственную положительную роль немца – солдата Гельмута – нужно отдать актёру из Германии.
На роль Гитлера долго не могли найти исполнителя. В конце концов, Адольфа Гитлера тоже сыграл немецкий актёр – Фриц Диц, за которым позднее закрепилось это амплуа. Эго был немолодой и больной человек, который приезжал на съёмки вместе с женой. Во время съёмок жена давала Лиозновой сигнал сделать перерыв, чтобы закапать «Гитлеру» глазные капли.
Главной конкуренткой Екатерины Градовой, сыгравшей русскую радистку Кэт, была Констанция из «Трёх мушкетёров» – Ирина Алфёрова. На роль жены Штирлица пробовалась Светлана Светличная, которую позже утвердили на роль Габи, влюбленной в главного героя. А супругой советского разведчика было суждено стать актрисе Театра Вахтангова Элеоноре Шашковой, которую привели на площадку за день до съёмок. Сперва Лиознова собиралась показать не только жену Штирлица, приехавшую на встречу, но и маленького сына, которого разведчик ещё якобы не видел. Но после кинопроб Татьяна Лиознова поняла, что ребёнок будет отвлекать внимание, и отказалась от этой идеи. А ребёнка радистки Кэт играли сразу шесть младенцев – съёмки шли долго, а дети росли.
Лиозновой приходило много писем от зрителей, не раз даже гневные: почему на съёмках мучили младенцев (речь шла о сцене допроса радистки Кэт в гестапо). На самом деле было так: когда «фашисты» распеленали малыша и положили его к открытому окну, малыш начал радостно сучить ножками и весело хохотать. В павильоне было жарко, горели осветители, и малышу было гораздо комфортнее, когда его вытащили из пелёнок…
А уж как тщательно готовились костюмы, декорации и прочие необходимые для фильма вещи! Съёмки «Семнадцати мгновений весны» начались 11 апреля 1971 года в Берлине. В течение двух лет съёмочная группа побывала в Германии, Прибалтике и Грузии. Когда работа близилась к концу, оказалось, что выход ленты на экраны под большим вопросом: закончились деньги. Из-за обилия актёров, декораций и нарядов картина получилась настолько дорогой, что не хватило средств на двенадцатую, заключительную, серию.
Ни один костюм не шился без утверждения консультанта полковника Брауна, ранее служившего в разведке. Уточнялось всё – от маленьких значков до петлиц и погон. Костюмы шили мастера из генеральских ателье. Когда группа впервые приехала на съёмки в Германию, немцы безграмотно одели массовку. Но советская съёмочная группа привезла с собой из СССР 60 ящиков с костюмами. Только для Вячеслава Тихонова было приготовлено 100 рубашек – их негде было стирать, к тому же не было костюмера, которого из экономии не зачислили в группу. В итоге во время съёмок даже статисты одевались так, что немцы были просто потрясены.
Интересный факт, например, рассказал один из свидетелей съёмки фильма в Берлине:
«Мне было лет одиннадцать-двенадцать, я учился в советской средней школе при нашем посольстве в ГДР. Естественно, шлялись после (и во время) занятий по всему Берлину. Тут кто-то из пацанов прибегает запыхавшийся, говорит – у Бебельплатц (это где фашисты книжки жгли) кино снимают, эсэсовцы ходят, солдаты вермахта со шмайсерами и вообще атас. Надо ли говорить, что мы туда бегом мчались, благо от посольства это недалеко. Прибежали, смотрим – немцы гражданские (массовка) одеты в старьё всякое, шляпы с полями, плащи и пальто до пяток, машины стоят военные, на каждой дверце фашистский орел со свастикой (правда, видно было, что наклеен – бумажный), в машинах солдаты в форме вермахта с карабинами, автоматами, каски фашистские и у каждого тоже эмблема вермахта на правой стороне мундира. Мотоциклы стоят, штуки три, с характерными номерами на передних крыльях – эсэсовские. Немцы в касках, очках мотоциклетных, в толстых регланах этих, похоже настоящих – часть потертые были. Фуражки эти с высокой тульей, с черепом-костями. И все с МР 38 и МР 38/40. У меня тогда руководство по немецкому военному переводу было 1943 года издания, разбирался, ну, со шмайсерами, короче. Тут же киношники, осветители, распорядители, все суетятся, ну и так далее. Зрелище было настолько натуральное, что мы там стояли разинув рот. А забыл… ещё флаги со свастикой вертикальные висели на старом здании, здоровые такие полотнища. Короче, шок для нас, советских пацанов. Даже (а тем более) в Берлине.
Понятно, что кино снимают, а всё равно не по себе как-то было. Но интересно до жути. А мы в красных пионерских галстуках – сразу ясно, что советские пацаны, немчурята тогда только синие галстуки носили, нас никто и не шугает, стоим, смотрим. Тут нас солдаты из ближайшего грузовика приметили. Что-то между собой перетёрли, один спрыгнул, к нам подходит и говорит, вы, ребята, не думайте плохого, вот у меня орёл со свастикой на мундире приклеенный, бумажный, отдирается легко, а на пряжке у меня – смотрите, мол – герб ГДР, свои мы, короче, а это всё кино. И улыбается на нас глядючи. Видно рожи-то у нас и впрямь были не самые добродушные… Раз даже делегат к нам подошёл. Ну, мы ему солидно так, мол, понимаем, видим, не дураки, снимайтесь дальше… Язык в той или иной степени большинство из нас знали. Смех и грех. Тут какой-то дядька к нам подбегает, движуху просёк, и нам на чистом русском – а ну пошли отсюда, мать вашу так, сейчас в посольство позвоню, чтобы вас родители выпороли, шляетесь тут, мешаете и вообще почему не в школе… Последний аргумент был наиболее убедительным, с какого-то
