Война короля Карла I. Великий мятеж: переход от монархии к республике. 1641–1647 - Сесили Вероника Веджвуд
Настроение шотландской армии улучшилось, когда Ирландия согласилась на переговоры с английским парламентом. В то же время Монро перевез не всю армию, и шотландские роялисты с тревогой смотрели на все еще достаточно большие силы, оставленные ковенантерами дома под командованием лорда Ливена. Короля это волновало меньше, поскольку он считал, что гарантировал себе дружбу Ливена, когда пожаловал ему титул, и надеялся, что армия ковенантеров если и будет использована, то в его интересах. Он стремился скорее к тому, чтобы примириться с партией, имевшей в своем распоряжении такие большие силы, чем бросать ей вызов. Когда ряд шотландских роялистов, включая Монтроза и его кузена Эрли, попытались приехать к нему в Йорк, то запретил им приближаться.
Вместо этого он принял представителя Аргайла канцлера Лоудуна и услышал от него малоприятные новости, что его шотландский Совет считает английский парламент правым в нынешнем злополучном споре. «Мы не просим вас быть судьями в делах другого королевства», – ответил он с некоторой резкостью и отправил Лоудуна назад, излагать шотландцам свою новую точку зрения.
Вернувшись в Эдинбург, Лоудун обнаружил, что город кишит приезжими. Роялисты подготовили петицию в защиту короля против парламента, и в столицу прибыло достаточно большое число их лордов и дворян. По слухам, возможно спонтанным, а возможно инспирированным, членов парламента обвиняли в «зловредных планах в отношении лично Аргайла». В ответ на это ковенантеры – и дворяне, и пасторы – забили тревогу и стали тысячами стекаться в город, а для охраны Совета выставили полк вооруженных солдат. В этой атмосфере старый граф Мортон тщетно ссылался на права короля, их короля и осуждал претензии надменного английского парламента. Совет принял петицию ковенантеров, отказался принять петицию роялистов и сообщил королю, что приложит все возможные усилия для достижения согласия между ним и его парламентом. Но даже это не смутило Карла, по-прежнему убежденного, что в душе ковенантеры – его друзья, и он отправил Гамильтона образумить их.
VII
Между тем внешняя политика короля терпела крушение. Королева смогла получить от принца Оранского совсем незначительную помощь, поскольку теперь голландцы открыто встали на сторону парламента. Датский король слишком глубоко увяз в германских войнах, в которых пытался выступать в качестве посредника и арбитра, чтобы у него оставалось время – а главное, деньги – для поддержки своего племянника в Англии. Попытка королевы обратиться к Испанским Нидерландам оказалась такой же неэффективной. Французский посол Ла Ферте Имбо, преследуя интересы Франции, слал из Вестминстера проклятия в адрес стараний короля поддерживать хорошие отношения с династией Габсбургов в Австрии. Он сообщил Пиму, что посол Карла в Вене намерен заключить союз с императорской римско-католической партией в Германии. На самом деле посол Карла, старый дипломат-протестант сэр Томас Роу, не помышлял ни о чем подобном. Он всего лишь делал то, что делал последние пятнадцать лет, – пытался использовать тающий престиж короля для справедливого урегулирования германских религиозных войн и восстановления в своих правах сестры короля и ее детей. Буря гнева, вызванная выдуманным утверждением французского посла, вынудила Карла отозвать Роу, поскольку польза, которую он мог получить за счет его стараний в Вене, была намного меньше того вреда, который они наносили королю дома.
Иностранные дипломаты уже предпочитали полагаться не на короля, а на парламент, как на более действенный фактор в политике Европы. Лондон был коммерческой столицей, где торговым нациям – голландцам, венецианцам, французам, недавно освободившимся португальцам и даже испанцам – необходимо было иметь своих представителей. Венецианского представителя всю весну и лето этого года заботила исключительно проблема импорта коринки[13]. Многие острова в Эгейском море, находившиеся под управлением Венеции, жили за счет продажи коринки, но в начале 1642 г. лондонский Сити запретил ее импорт, поскольку венецианцы препятствовали продаже английских тканей в портах Адриатики. Представитель обвинил Сэмюэля Вессела и Томаса Сома – оба были членами парламента от Лондона – в том, что это они организовали запрет, чтобы распродать свои собственные запасы коринки по завышенным ценам. Он обратился к королю в Йорк, но даже если бы у Карла было время на рассмотрение этой проблемы, которая его мало интересовала, то ничего не смог бы сделать. Реальная власть находилась в Лондоне, вернее, в Вестминстере. Как быстро поняли иностранные государства, в делах Европы короля можно было не принимать в расчет, пока он не вернет себе столицу и крупнейший морской порт.
VIII
Теперь король и парламент стремительно двигались к войне. 8 мая уполномоченные от Вестминстера подъехали к Йорку, чтобы обсудить с королем инцидент в Халле. Карл справедливо заподозрил их в намерении вмешаться в его планы по набору рекрутов в Йоркшире и приказал им удалиться. Они отказались. 12-го король призвал йоркширских дворян явиться к нему с оружием, и сразу же после этого группа дворян, возглавляемая сторонниками парламента Степлтоном и Колмли, подала протест.
10 мая в Лондоне Филип Скиппон провел смотр городских полков на Финсбери-Филдс, и все наиболее видные парламентарии прискакали или приехали посмотреть на них. Затем Карл нанес удар по самому уязвимому, по его мнению, пункту плана его оппонентов: он приказал перенести на Север судебные органы. Узнав об этом, парламент 17 мая с одобрения лорда-хранителя Литтлтона объявил незаконным вмешательство короля в работу судебных органов. Однако посланец короля сумел убедить лорда-хранителя изменить свое мнение, и тот отправил в Йорк большую печать и сам последовал за ней, постаравшись сделать это по возможности незаметно. Припугнув добросовестного констебля, который попытался остановить его в Вобурне, он благополучно перебрался к королю.
Теперь на стороне Карла был наиглавнейший блюститель закона в королевстве, но был ли на его стороне сам закон? Парламент мог смеяться над его декларациями, как ничего не значащими листами бумаги, но завладел большой печатью, и, значит, правовая ситуация опасным образом изменилась. Парламентарии должны были действовать безотлагательно, чтобы сместить баланс сил в свою пользу.
Т1 мая они заявили, что король под влиянием своих «вредоносных советников» развязал войну с собственным парламентом. Следовательно, в ситуации конституционного хаоса законная власть ради сохранения мира и порядка в королевстве переходит к ним, и отныне всем подданным предписано считать законными только те приказы,
