Слабак - Джонатан Уэллс
Когда отец выехал на маленькую дорожку, ведущую к главному зданию школы, он повернулся и посмотрел на меня многозначительно, как бы говоря: «Это здесь, Джон. Именно здесь ты оставишь свой след!»
Я посмотрел на странные здания, штукатурка которых потемнела от грязи, скопившейся за многие годы. Некоторые дома были частными, какие-то – с несколькими этажами.
Мы въехали во внутренний двор, усыпанный гравием, и папа притормозил рядом с другими машинами. В воздухе витал аромат каштановых деревьев и осени. Перед нами было большое здание, а ученики намного младше меня то и дело забегали внутрь и выбегали обратно. Сбоку располагалось ещё одно большое здание – в том же швейцарском стиле с изогнутыми черепичными крышами и тюдоровским фасадом.
– Следуйте за мной, – велел папа, подав нам с мамой знак рукой, призывая подниматься по каменным ступеням. Он остановился в коридоре, чтобы прочитать надписи на дверях, и наконец нашёл табличку «Президент». Мы с мамой посмотрели друг на друга и ускорили шаг, чтобы, войдя в кабинет президента, находиться как можно ближе к отцу.
Не особо задумываясь о языковом барьере, отец попросил секретаршу на ресепшен:
– Пожалуйста, скажите президенту, что я здесь с моим сыном Джонатаном.
А в качестве отступления добавил мне сценическим шепотом:
– Помни, всегда нужно сразу идти к главному. К тому, кто непосредственно принимает решения.
Это была очередная «крупица мудрости из сферы продаж», он много раз сообщал их и Тиму, и мне (по его собственным словам: «для нашего общего развития»).
Секретарша посмотрела на отца с лёгким недоумением.
– У вас назначена встреча? – спросила она.
– Нет, но, пожалуйста, скажите, что я хотел бы встретиться с ним и представить ему мою жену и сына, – стал настаивать отец.
– Un moment[19], – произнесла она слова, понятные всем.
– Полегче, Арнольд, – забеспокоилась мама. – Может быть, здесь не привыкли к американскому английскому.
За дверью мы услышали разговор на французском, затем высунулся огромный человек с приятным лицом и протянул моему отцу свою огромную руку.
– Месье Лё Пан, – произнёс он. – Я президент “Ecole Nouvelle”. Будьте здесь желанными гостями!
И затем пригласил нас в свой кабинет, не предложив, впрочем, присесть.
– Итак, Джонатан, очень рады пригласить в наш дом, – сказал он по-французски со швейцарским акцентом, который я уже начал узнавать. Правда, понял только несколько слов. Я никогда раньше не слышал, чтобы моё полное имя произносили по-французски. Оно звучало гораздо более по-еврейски, чем когда звучало на английском.
– Мерси, – поклонился я, произнеся единственное слово, за произношение которого мог ручаться.
– Месье Бюлер – шеф школы-интерната. Он покажет вам вашу комнату, – добавил Лё Пан. Я уставился на свои туфли, вместо того чтобы повторить “Merci”.
Мой отец ответил президенту: “Belle école”[20]. А мать, которая говорила по-французски довольно хорошо благодаря специализированному словарю из своих рецептов, добавила:
– Vous avez beaucoup d’arbres à l’école[21]. – Она неловко жестикулировала и указывала на деревья за окном. Через несколько мгновений появился ещё один плотный мужчина с распущенными волосами и жидкими усами.
– Месье Бюлер, – представился он, протягивая руку. Как и у Лё Пана, у него был странный акцент, звучавший для моего уха так, как будто по-французски говорил иностранец.
– Я возглавляю школу-интернат. Suivez-moi[22], – сказал месье Бюлер, протягивая руку в сторону двери. Мы проследовали за ним на верхний этаж по двум лестничным пролётам. Моя одноместная комната находилась справа, с окном в форме иллюминатора.
– Надеюсь, вам будет комфортно у нас, – произнёс Бюлер по-английски, кивнул и ушёл. Он казался несколько формальным, но не злым.
Я оглядел комнату. Было странно думать, что это мой новый дом. Вокруг было пусто: ни плакатов на стене или потолке, ни оранжевого ковра на полу, ни книг на полках.
– Давайте засучим рукава и приступим к работе, – предложила мама. Пока она вешала одежду в шкаф, я положил синий чемодан на кровать. А потом выставил сборник стихов Дилана Томаса и книгу Ферлингетти «Кони-Айленд» на полку. Самой важной частью стала установка стереосистемы, прощального подарка родителей. Я разместил колонки на столе, отвёл тонарм и включил проигрыватель. Когда провёл большим пальцем по игле, раздался дребезжащий звук – самый радостный за весь день. Он означал, что я буду неразлучен с моими пластинками. Без них, аккуратно сложенных возле кровати, я просто не мог представить, как начну жить в мире, где никого вокруг не знаю. И даже не говорю на их языке.
Я наблюдал, как мама раскладывает мои рубашки и пиджаки. Разглаживает плечики – как будто я их уже надел, а она суетится надо мной. Отец сидел на стуле, изучая карту города, чтобы найти дорогу к дому Митников, так как мы были приглашены на ужин.
На стенах появились фотографии моих родителей, запечатлённых за разными занятиями. Эти снимки стали для меня истинной ценностью, к ним я мог бы внутренне обратиться и получить определённое утешение, когда разлука станет трудной. Видя их, выполняющих простые домашние дела, я на время избавлялся от болезненных воспоминаний об их посягательствах. Они делали то, что в моём представлении делают все нормальные родители.
Всё-таки мы проявляли взаимное уважение друг к другу. И при этом не нарушались никакие личные границы.
Как только мама закончила, папа сказал:
– Пора идти. Митники живут так близко, что ты сможешь ездить туда в любое время.
– Знаешь, они жаждут узнать тебя получше, Джон, – добавила мама. – Хотят стать твоими швейцарскими родителями. Разве это не чудесно?
Я кивнул, совершенно не убеждённый. «Может, одной пары родителей вполне достаточно?» – подумал я.
– Джонни, ты здесь! – удивилась Эллен, открывая входную дверь. – Такое чувство, что мы ждали твоего приезда вечно. Именно столько времени мне понадобилось, чтобы убедить Джинни отправить тебя к нам.
Мы последовали за ней в дом и спустились по мраморным ступеням. Нэйтан сидел на диване. Несмотря на свой огромный рост и габариты, он быстро встал, как только мы подошли. Рядом с ним я чувствовал себя малышом.
– Добро пожаловать в Лозанну, Джонни. – Поприветствовал Нэйтан, сурово сжимая мою руку. – Тебе здесь всегда рады.
«Почему они называют меня Джонни?» – задался я вопросом. Может быть, Эрик имеет к этому какое-то отношение? Я огляделся, пытаясь найти Эрика, но не увидел его в комнате.
– Эрик! – крикнула Эллен, поднимаясь по лестнице. Тишина.
– Эрик! – громко повторила она. – Джонни здесь.
Никакого ответа.
– Он спустится через минуту, – заверила она. – Понравилась комната Джонни?
– Мы над ней немного поработали, и она вполне удобная. Хотя и небольшая, – ответила мама.
* * *
Когда мы сели за стол в
