Командир пяти кораблей северного флота - Владимир Николаевич Пыков
Ну, Саблина мы проехали, а вот главного «особиста» мне проехать, никак не удавалось. Вечером накануне ухода из Бордо был организован большой прием. Я Сказал командиру отряда, что присутствовать на нем не буду, т.к. завтра утром выход. Мое решение было горячо одобрено. Вместо приема я пошел в финскую баню ипровелтамболеетрехчасов. Баня и особенно холодная вода бассейна меня взбодрили, и я пошел спать. Около двух часов ночи меня разбудил настойчивый стук в дверь. Япопыталсяегоигнори- ровать, нонетут-тобыло. Пришлось открыть дверь. Передо Мной стоял главный «особист» в сопровождении нашего корабельного. Оказалось, что прием кончился, а главный как следует, нажраться не успел. Я Был В Бешенстве, дав ему бутылку водки, выпроводил гостей. Попытался заснуть, но от злости не смог до самого утра. В 8 часов утра начали приготовление к походу, в 10 отошли от причала. Состояние у меня было настолько отвратительное, что только огромным усилием воли я заставил себя делать что нужно. Только днем я полностью увидел Гаронну и Жиронду и оценил все безумие ночной гонки на пути в Бордо. Когда через четыре часа мы вышли в Бискайский залив я подменился на старпома и пошел спать. Однако, несмотря на совершенно дикую усталость заснуть не смог, настолько меня вымотал этот визит.
Назначение командиром 1 авианесущего крейсера «Киев»
Дo Североморска добрались без происшествий. С приходом мне было приказано следовать в Москву на квалификационную комиссию ВМФ с целью определения профпригодности к командованию авианосцем. Комиссию прошел нормально, никаких существенных вопросов задано не было. Председатель комиссии заместитель начальника боевой подготовки ВМФ контр-адмирал Путинцев, присутствовавший на крейсере «Мурманск» во время стрельбы главным калибром в абсолютном тумане, расхвалил меня сверх всякой меры, хотя в той стрельбе ничего особенного не было.
На комиссии, кроме меня, было еще четверо, претендовавшие на должности от командира дивизии до заместителя, командующего флотилией. На следующий день мы пошли на прием к Главнокомандующему ВМФ. В связи с отсутствием Горшкова его замещал первый заместитель главкома адмирал флота Смирнов. Заходили мы к нему по одному по старшинству. Я собственно был последним. Каждого из первой четверки он задерживал не более пяти минут. Когда я вошел в кабинет и доложил, сразу понял, что разговор пойдет о моей бороде, настолько пристально уперся в нее его взгляд. В начале, имея в виду мою бороду, он высказывал некоторое недовольство по другим вопросам, но на двадцатой минуте разговор пошел уже конкретно о бороде. Было приказано командиру эскадры и начальнику политотдела из Североморска позвонить Смирнову в Москву, что было немедленно выполнено.
Трех-четырех минутный телефонный разговор шел тоже в основном о моей бороде. Смирнов потребовал охарактеризовать меня. Ответа из Североморска я конечно не слышал, но что могут сказать мои начальники, кроме тех дифирамбов, которые были в представлении меня на долж- ность. Абсурдность ситуации была очевидна. На 45 минуте Смирнов меня отпустил, но сказал, что вопрос о моем назначении не решен. Вместе со мной вышел из кабинета и начальник управления кадров ВМФ вице-адмирал Бодаревский. Этот добрый и порядочный человек набросился на меня с упреками на мое поведение со Смирновым. А когда я заметил, что я вообще не проронил ни слова, то последовал упрек, что это я сделал нарочно, что это была моя тактика, что он знает, что я не хочу этого назначения и потому себя так повел. Комедия абсурда продолжалась. Потратив на первых четырех кандидатов на серьезнейшие должности менее двадцати минут, на меня (точнее на мою бороду) – сорок пять.
По прибытии в Североморск с удовольствием я продолжал службу в «Мурманске». На очередной День ВМФ «Мурманск» стоял левым бортом у 7 причала. Здесь меня «навестил» начальник Главного штаба ВМФ адмирал флота Г.М.Егоров. Он спросил, что я такого наговорил Смирнову и рассмеялся, когда я сказал, что вообще ничего не говорил, а лишь 45 минут слушал его монолог. В конце Георгий Михайлович меня успокоил (хотя я совершенно не расстраивался), что назначение мое все равно состоится, так как это указание Главкома.
Может быть странно, но факт – все начальники Главного штаба ВМФ относились ко мне доброжелательно, хорошо. Это адмиралы флота Сергеев, Егоров, Чернавин, а Селиванов был в гостях у меня дома. Хорошо ко мне относился и легендарный Главком Сергей Георгиевич Горшков. И вообще, высшие начальники ВМФ, также меня не обижали. Может быть потому, что повседневно они со мной не общались? И наоборот, мои непосредственные и близкие к ним начальники относились ко мне, мягко выражаясь, не совсем хорошо, а некоторые откровенно ненавидели. Исключение, конечно, составлял мой мудрый комбриг Скворцов. Видимо, это была ответная реакция – большинство своих начальников я презирал (кого открыто, кого не очень, за глупость, непрофессионализм, слабость характера, трусость, лизоблюдство).
Понимая, что мне неизбежно придется оставить крейсер
«Мурманск», мне стало грустно. Здесь был дружный, сплоченный экипаж, четкая, отработанная, повседневная и боевая организация. Служить было легко и приятно. Здесь, я по-настоящему овладел артиллерийским искусством. Не на кого было оставить этот замечательный корабль. По традиции на место командира приходил старпом и я, скрепя сердце, представил Святашова. И это была настоящая подлость с моей стороны по отношению к экипажу. И неприятности начались почти сразу после его назначения. Спустя два месяца меня вызвал начальник политуправления флота вице-адмирал Падорин и яростно отругал (и справедливо) за то, что я представил на должность командира «Мурманска» Святашова, а не снял его ранее с должности старпома. К сожалению, Падорин был прав.
Командир авианосца ТАКР «Киев»
В конце августа 1978 года приказом министра обороны СССР я был назначен командиром ТАКР «Киев» и сразу начал принимать дела. А дела были еще те! Мало- квалифицированными комиссиями, состоящими из корабельных офицеров, была вскрыта недостача более чем на 200 тысяч рублей. Но не это было главное. Главное состояло в редкой дисциплинарной разболтанности абсолютно всех категорий экипажа. Процветало воровство, вскрывались помещения с ценным оборудованием и ЗИПом, в основном секретным. Внешний вид и обмундирование не только срочной службы, но и офицеров и особенно мичманов в основном был отвратителен.
Когда я первый раз во время обеда в сопровождении дежурного по кораблю вошел в кают-компанию мичманов увидел следующую картину: форма
