Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева
X
Почти одновременно у Амины и Лейлы родились мальчики. До сих пор в семье были одни девочки. Отец парил в небесах от радости. Его счастью не было предела. Он раздавал магарыч всем и каждому. Устраивал шумные пиры в честь своего наследника. Наш дом был забит цветами и безвкусными подарками.
Но рождение малышей было мне интересно. Рождение племянника стало для меня более радостным известием, чем появление братишки. Ведь, становясь «тетей», я в какой-то степени уравнивалась со взрослыми. А моя безответная любовь к Амине в то время начала охладевать: Амина по-прежнему не питала ко мне особых чувств, я была ей безразлична. Не могла же я всю жизнь безнадежно любить ее! Но и без любимого человека жить было скучновато. И я снова влюбилась - на этот раз в офицера, сына грузинского князя. Он пришел в наш дом одним из первых, после того, как был снят запрет на прием гостей. Тетки мои таких мужчин не любили, посылали им всяческие проклятия.
Этот молодой грузин был очень красив, изыскан и, говорят, рассудителен. Но его, конечно же, больше интересовала Амина, а не я. Меня он вовсе не замечал. Я была ему не более интересна, чем булыжник на дороге.
Но не только я была влюблена в молодого князя. Мои сестры, Зулейха и Сурайя, тоже были неравнодушны к нему. Мы с сестрами не раз испытывали чувство «коллективной» влюбленности. Сестры! Я только сейчас вспомнила, что почти ничего не рассказала о них. Это несправедливо по отношению к ним. Меня могут упрекнуть в непоследовательности повествования, необоснованности сюжетной линии. Но это не столь важно... я и не собиралась что-то «строить» или «создавать». Пишу, как пишется.
Вторую из сестер звали, как вы поняли, Сурайя, а третью - Зулейха. Сурайя была спокойной, уравновешенной и ласковой девочкой. Зулейха, наоборот, вспыльчивой, крикливой и воинственной. Она считала себя самой умной и вела себя надменно. Сурайя, хотя была и постарше, сносила ее выходки терпеливо, не обращая внимания на склочный нрав сестры. Но я не хотела подчиняться приказам Зулейхи - самодурки, возражала против ее глупых выходок, сердилась на нее. Один только вопрос ставил меня в зависимость от Зулейхи - любовный. Потому, что объект внимания первой обозначала именно Зулейха. Она выбирала достойного, на ее взгляд, кандидата в предмет страсти, и мы всей группой (все три одновременно) влюблялись в него. Если Зулейха начинала «строить глазки», менять тон на более нежный, общаясь с кем-то, я понимала, что очень скоро мы вдвоем влюбимся в этого человека. И тут я уже начинала морально подготавливать себя к новому чувству. Поэтому, когда Зулейха, заводя разговор о том самом грузинском князе, Тенгизе, часто и глубоко вздыхала, стало ясно, что мне пора обратить на него внимание, что я и сделала. Уже через неделю мой интерес перерос в страстную любовь.
Тенгиз жил на нашей улице. Окна восточного салона нашего дома смотрели на их квартиру. Весь день я держала под наблюдением входную дверь дома, в котором жил Тенгиз. Стоило мне хоть на мгновение увидеть возлюбленного, одетого в длинный архалук, уши мои закладывало от ударов собственного сердца.
Однажды, более часа проторчав в холодном зале, я увидела, что Тенгиз, выйдя из дома, направился в нашу сторону. Когда он шел в сторону города, я видела его спину. А сейчас он наверняка шел к нам - ведь у нас намечается прием. Я не ошиблась: Тенгиз приблизился к нашей парадной и вошел внутрь. Тотчас, примчавшись ко входу, я дождалась, пока послышатся шаги, и открыла дверь. Тенгиз стоял передо мной, стройный и красивый, в облегающей епанче, папахе, сдвинутой несколько набок, и смотрел на меня пронзительно-светлыми глазами.
- Ах, добро пожаловать! - приветствовала я, будто оказалась здесь случайно. Маленькая притворщица, я продолжала лукавить. - А я собиралась к своей тетушке. Вы, наверное, пришли навестить Амину?
- Да, если можно, - ответил Тенгиз. Он снял верхнюю одежду, и я проводила его в приемный покой мачехи. Сказала, что Амина в своей спальне, но я ее позову сейчас же.
- Вы очень добры, мадемуазель, - по-французски сказал Тенгиз.
С этими словами он взял мою руку, поднес к губам и поцеловал кончики пальцев, которые обездвижили меня -так я была взволнована. Он впервые внимательно посмотрел на меня, как на человека, а не на булыжник с мостовой. Тень улыбки скользнула по его устам. Неужели он почувствовал мое волнение? Тенгиз пригнулся ко мне и продолжил по-французски:
- Вы позволите поцеловать вашу щечку?
Дрожа от смущения и возбуждения, я подставила щеку для поцелуя. Наши лица соприкоснулись. И я коснулась губами его щеки. Страх и радость обуяли меня: если бы кто-то увидел нас в тот миг - тогда мне конец!
- Ну вот, а теперь, милая девушка, пойдите и позовите Амину.
Он снова улыбнулся, а я тихонько, как после постыдного свидания, бесшумными шагами покинула комнату.
Вернувшись к сестрам, я, задрав нос, смотрела на них с гордой надменностью. Они даже и представить себе не
