Кавказские Дни. Парижские Дни. - Ум-эль Бану Мирза кызы Асадуллаева
- Я же тебя предупреждала! - вопила одна из теток.
- Такого позорного конца следовало ожидать! - вторила ей другая.
- Так тебе и надо! Ты сам во всем виноват! - упрекал зять.
- Вот теперь и призадумаешься! - прошипел, словно змея, отец Асада и Али, Сулейман, который после последнего скандала не появлялся. А теперь наслаждался, ужалив отца.
Все эти крики и вопли не слушал лишь глухой муж тети Рены. Прикладывая руку к уху, он переспрашивал:
- Что он сказал?
- Отвяжись ты ради бога! - отмахивались от него взволнованные и разъяренные родственники.
Сторонники «прогресса» потерпели крах. Отец сразу поник и состарился. Он не мог представить себе, что его любимица, обожаемая доченька, так с ним обошлась. Как это возможно, чтоб Лейла сбежала с каким-то мужчиной! Ведь она девушка из самой богатой, самой знатной и уважаемой бакинской семьи! С кем она сбежала? Наверное, он не мусульманин - такую низость мог совершить лишь иноверец (будь они прокляты!).
- Не будь проклятых иноверцев, не обрушился бы позор на наш дом! - кричала бабушка. - Да покарает их Аллах!
Происшедшее получило название «великий позор». О нем говорили как о бедствии вроде землетрясения или смертоносной эпидемии.
- Я убью ее как собаку! - уверял отец с твердостью. Мужчины одобряли его решения. А женщины, рыдая, заранее оплакивали Лейлу.
Прежде чем исполнить обещание, требовалось разыскать Лейлу. Но один из недостатков Российском империи -ее бескрайность. Как тут найти беглянку? Где ее искать? Но, так или иначе, нужно было действовать. Была поставлена в известность полиция. На все железнодорожные станции отправлены телеграммы. Отец решил сам поехать в Москву. По его предположениям, беглецы, скорее всего, направились именно туда. Амина, которая вела себя «тише воды, ниже травы», стала объектом всеобщей ненависти и упреков отца. Ведь это именно она выдвинула лозунг «Прогресс - для всех!» Она предложила отцу взять ее с собой, чтоб он в ярости не наделал глупостей. Семья одобрила это предложение.
- Не выдержит, наломает дров, - соглашались родственники, беспокоясь за отца. В последний момент дядя Ибрагим изъявил желание ехать с ними, якобы, для поддержки. На самом же деле, ему хотелось прогуляться. Почему бы не воспользоваться случаем?
Они отправились в путь, а дом застыл в напряженном ожидании. Я с ужасом думала: «Неужели Лейлу убьют?! А может быть, того мужчину? Но вдруг убьют обоих?! Что станут делать с сестрой, если все же не убьют? Ведь не простят же! Разве можно такое простить?» В моих мыслях возникали сотни вопросов, а сердце сжималось от жалости к отцу. За судьбу сестры мне тоже было страшно. Но к этому страху примешивалось и злорадство: «Вот она, месть, за то, что ты краше и привлекательнее других!» Все эти мысли утомляли меня и пугали. Ведь сегодняшние предположения очень скоро могут осуществиться! На следующий день пришла телеграмма: «Лейла нашлась, завтра вечером возвращаемся вместе с ней домой». Страх уменьшился. Раз уж везут домой, значит еще жива. На следующий день Лейлу и в самом деле привезли. Мы видели ее издалека: она шла между заплаканной фрейлейн Анной и разгневанным отцом, и вошла в свою комнату, будто в преисподнюю. Некоторое время спустя мы узнали, что Лейлу нашли в крошечной гостинице маленького городка, вырвав из рук какого-то бестолкового русского пилота. Они, якобы, очень любят друг друга. Этот влюбленный, бестолковый пилот, клялся отцу, что «не прикоснулся» к девушке, что она «чиста» и, бросившись к его ногам, умолял благословить их брак. Но разъяренный отец был готов убить свою дочь, а дядя Ибрагим - пилота. В итоге никто никого не убил, а зареванную Лейлу вернули домой. Бестолковый пилот с разбитым сердцем остался в крошечной гостинице маленького городка печалиться в одиночестве.
Вернувшись домой, отец отдал такой приказ: «Чтоб никто из нас не подходил к Лейле! А она до принятия нового решения не должна выходить из своей комнаты. Через несколько дней меры наказания были усилены: мы с болью в сердце узнали, что и нас ждет наказание, хотя и незаслуженное. Я даже подумала, что за грядущие грехи. Наши занятия были приостановлены, учительницы французского и английского языков уволены, танцы, музыка, рисование - отменяются. Старшим сестрам предстояло поскорее подрасти и благополучно выйти замуж за достойного мужчину из благополучной и уважаемой семьи и стать добропорядочными женами. Меня же отправили в городскую школу для мусульманских девочек. Занятия в этой школе проводились на азербайджанском языке, и многие девушки носили чаршаб. Старших сестер в школу не определили, вероятно, по причине их подверженности вредоносному «прогрессу».
Только я до сих пор считалась неиспорченной его дурным влиянием, и потому могла получить желаемое моральное воспитание.
Ну, и школа же была! Ровно два месяца я ревела и ревела. Дети из богатых семей получали европейское образование, поэтому здесь учились дети бедняков, и я вынуждена была учиться среди этих грубых и неулыбчивых девиц. Они без всякой причины ненавидели меня. Считали меня своим классовым врагом. Меня презирали, дразнили, избегали всякого общения со мной. Педагоги тоже были мусульманками, главным образом из Казани. Казанские мусульманки не носили чадру и были хорошо образованны. Но сами - очень некрасивые, зловредные и крикливые. Обедала я в школе. Обеды были омерзительные. Меня до сих пор тошнит, когда вспоминаю приготовленную на бараньем сале лапшу. Но противнее всего было соседство с девочкой, что сидела рядом во время уроков: от нее так мерзко пахло потом! По субботам еще можно было ее терпеть, потому что в пятницу она мылась в бане. Но, начиная с воскресенья, от нее уже несло потом. Надо сказать, что в мусульманских школах в воскресные дни велись занятия. Выходные были по пятницам. Запах пота от соседки был так мучителен для меня, что мешал сосредоточиться, и я плохо соображала, что говорили учителя. А преподаватель считал меня тупой и ставил плохие отметки. Со временем я и на самом деле стала тупее. Девицы-одноклассницы радовались моим неприятностям, а я все замыкалась и грустнела. Становилась угрюмой и желчной. Мне некому было жаловаться. Я была одинока и несчастна. Но, наконец, когда я заявила, что смерть лучше такой жизни, отец избавил меня от этой школы пыток. Два месяца, проведенные в ненавистной школе, стали черными днями моего детства.
Все снова изменилось: к нам вернулись прежние учителя и гувернантки, возобновились уроки танцев и музыки. Лейла была выпущена из-под «ареста». Ей позволили выходить из комнаты, а Амина заказала новые платья. Отец
