Вадим Арбенин - Предсмертные слова

«Никакого причащения!» — этими словами ИСААК НЬЮТОН встретил Закария Пирса, настоятеля прихода святого Мартина-в-полях, что в Кенсингтоне, даже не дав тому раскрыть рот. Великий английский физик, математик и философ сидел полураздетым на кровати и читал утреннюю газету «Daily Current». Читал без очков — и это-то в 85 лет! Позднее его навестил доктор Ричард Мид, который пользовал Ньютона от каменной болезни, и имел с ним продолжительную беседу. Потом пришёл племянник Джон Кондуитт, который нашёл прославленного дядю неожиданно свежим и отдохнувшим, торжественным, притихшим и почтительно скромным, как оказалось, в преддверии встречи с ещё одной великой тайной Вселенной. «Вы прекрасно выглядите, — похвалил он его. — Я вас таким не видел уже много лет». — «Я это ощущаю и сам, — с улыбкой ответил ему Ньютон. — Впервые за много лет я проспал всю ночь, с одиннадцати часов до восьми, не просыпаясь». Но к вечеру этого дня Ньютон неожиданно потерял сознание, которое к нему уже не вернулось. Великий англичанин, рассеянный и неопрятный, но щедрый и сердечный, «ребёнок, игравший на берегу океана неоткрытых истин», которого осенило, когда рядом с ним в Вулсторпском саду упало яблоко, скончался в ночь с воскресенья на понедельник, 20 марта 1727 года. Скончался без причащения. Ньютон прожил долгую и славную, но одинокую холостяцкую жизнь.

На вопрос жены Ефросини, нужен ли ему священник для исповеди, знаменитый французский мыслитель и теоретик анархизма ПЬЕР-ЖОЗЕФ ПРУДОН, верный своим принципам, отрицательно покачал головой и ответил: «Лучше я исповедуюсь перед тобой». Но умер «великий иконоборец» без исповеди. Перед его домом на улице Гранде в Париже собралась внушительная толпа в шесть тысяч человек, в основном рабочих. И тут неожиданно из соседнего переулка появился полк солдат во главе с полковником — они возвращались после учений к себе в казармы. Когда полк поравнялся с домом, кто-то из толпы крикнул: «Барабаны!» И полковые барабанщики пробили «зорю». Так, по иронии судьбы, государство отсалютовало барабанным боем «первому из анархистов», своему противнику. После Прудона осталось крылатое выражение: «Всякая собственность есть кража».

«Теперь вы на пороге смерти и долго не протянете, а всякий, кто не верит в Иисуса Христа, обречён на проклятие!» — пригрозили церковники ТОМАСУ ПЕЙНУ, «презренному атеисту, погрязшему в грехах», человеку без отечества и блистательному литератору, «без пера которого шпага Джорджа Вашингтона не была бы столь победоносна». Беспомощный и обессиленный болезнью, Пейн, хотя и с великим трудом, но всё же приподнялся на локте и ответил им: «Давайте-ка без этих ваших папистских штучек. И убирайтесь. Желаю вам доброго дня. Доброго вам дня». Доктор сделал последнюю попытку выколотить из него признание: «Вы веруете? Или позвольте мне поставить вопрос по-иному: вы веруете, что Иисус Христос — сын божий?» Прошло несколько томительных минут, прежде чем Пейн «с нажимом и ударением» ответил: «У меня нет никакого желания веровать в это». Потом прошептал ещё несколько неразборчивых слов и спокойно умер. Пейн первым ввёл в обиход название новой страны «Соединённые Штаты Америки».

«Хорошо, хорошо, я сделаю, как вы говорите», — отбивался от духовника один из величайших французских композиторов эпохи барокко ЖАН БАТИСТ ЛЮЛЛИ. Церковник, посетивший Люлли перед смертью, требовал в знак раскаяния в греховной деятельности музыканта сжечь партитуру его последней оперы «Триумф любви». Флорентиец по рождению, бывший поварёнок герцога Гиза, Люлли дослужился при дворе Людовика Четырнадцатого до поста капельмейстера оркестра «16 скрипок короля», который затмил большой оркестр «24 скрипки короля». Однажды, разучивая «Те Deum», назначенный к исполнению по случаю нездоровья Людовика, он так увлёкся, что поранил себе ногу дирижёрской палочкой. Неосторожность эта повела к серьёзной болезни, а нежелание Люлли сделать операцию стало причиной его смерти. «Я исполню вашу волю», — повторил он духовнику и обманул его, заблаговременно скрыв расписанные на голоса партии «богомерзкой» оперы «Триумф любви».

А вот соотечественник Люлли, БЛЕЗ ПАСКАЛЬ, великий математик, физик, философ и изобретатель первого во Франции омнибуса (5 су за поездку), наоборот, сам звал к себе приходского кюре, и звал требовательно: «Моей болезни никто из вас не видит, а потому все обманываются, — пожаловался он врачующим его эскулапам. — А моя головная боль представляет нечто необыкновенное. Теперь мне нужен священник. Господи! Посети твоего слугу!» После чего вытянулся на постели и лежал неподвижно как мёртвый. Действительно, последние часы Паскаля были житием, а не жизнью. Из этого состояния его вывел зычный голос приходского попа Поля Берье, явившегося навеселе далеко за полночь: «Вот тот, кого вы так желали!» Паскаль, который переехал к сестре Маргарите Перье, в парижский приход святого Стефана-на-Горе, неожиданно, словно бы чудом, пришёл в полное ясное сознание и даже привстал на миг со смертного ложа, чтобы принять причастие. Кюре Берье, как и водится, спросил его об основных таинствах веры, и Блез, обливаясь слезами, ответил: «Да, месье, я верю всему этому всем своим сердцем». Когда же священник освятил умирающего причастием, Паскаль произнёс последние свои слова: «Да не покинет меня Господь никогда». И с этим отдал богу душу.

«Позовите ко мне священника», — попросил «красный поэт и драматург» Испании ФЕДЕРИКО ГАРСИЯ ЛОРКА, когда на рассвете 19 августа 1936 года за ним в тюрьму «Ла Колонна» в Висваре, в 9 километрах от Гранады, вошли гвардейцы из «чёрного эскадрона». В течение всей ночи Лорка ободрял своих товарищей по камере и отчаянно курил рыжий привозной табак — он терпеть не мог чёрный, испанский. «Выходи на прогулку! — закричали гвардейцы. — Священник уже ушёл домой. Обойдёшься без него». «„На прогулку“, значит, на казнь?» — спросил Лорка. «А ты как думал, проклятый русский связной?» Поэта, который «своим пером причинил франкистам больше вреда, чем другие пистолетом», в шикарном лимузине вывезли в овраг близ Фуэнте-Гранде. Там поставили лицом к куще деревьев, уцелевших от старой оливковой рощи, и дали залп ему в спину, нанеся поэту этим ещё одно оскорбление. Поэт умер не сразу, всё вставал, всё приподнимался, пытался что-то выговорить, пока не затих, вцепившись руками в красноватую землю. «Самая большая радость — быть поэтом, — сказал он однажды. — Остальное не в счёт. Даже смерть».

В предрождественскую неделю 1761 года пятидесятидвухлетняя императрица ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА с несомненными признаками водянки уже не поднималась с постели. Ей сказали, что она умирает, но царица по-прежнему не верила, что «дама в белом» когда-нибудь придёт за ней. И всё же безносая старуха с ржавой косой пришла за бывшей весёлой и беспечной красавицей, пришла в праздничных одеждах великого праздника православного мира, Рождества: все церкви Петербурга уже начали торжественную литургию. Елизавета сама призвала священника: «Я готова принять святые Тайны» и повелела читать отходную, заставляя его дважды повторять каждую молитву, и сама дважды повторяла их вслух за духовником: «Упокой, господи, души усопших раб твоих…» А потом обратилась к собравшимся подле ее смертного одра царедворцам: «Прошу простить меня за мои прегрешения вольные и невольные». После чего кивком головы подозвала к себе Великого князя Петра и Княгиню Екатерину и заплетающимся языком прошептала нечто похожее на «Живите дружно…» Язык отказался повиноваться ей, и больной одышкой князь Никита Юрьевич Трубецкой, вышедши на порог императорской спальни, писклявым старческим голосом объявил: «Её императорское величество, государыня наша императрица Лисавет Петровна кроткая изволила опочить в Бозе… Плачьте». Ответом ему были рыдания и стоны на весь дворец. Племянник Пётр, «вечный подмастерье Фридриха Великого», ставший отныне новым императором России, Петром Третьим, отправился на свою половину дворца. Его жена Екатерина Алексеевна, будущая императрица Екатерина Великая, осталась при теле покойной. А вот Фридрих Великий у себя в Берлине ликовал: «Morta la bestia, morta il veneno» («Умерла бестия, умерла гадюка»). После Елизаветы осталось пятнадцать тысяч почти новых платьев, несколько тысяч башмаков и два сундука чулок и лент.