Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский
Во время службы, у самого берега повергается в воду крест и тогда целая толпа людей, раздеваясь, бросается в море доставать крест, другие с бутылками и разною посудою наполняют их освященною водою. Монахи предложили мне выпить этой воды, которая делается во время пребывания креста в ней пресною. В ней, действительно, не было никакого вкуса солоноватого морской воды. Это чудо, как они говорили, совершается каждый год в этот день, благодаря присутствию чудотворной иконы.
Я не пробовал пить воду морскую в момент до или после церковного обряда. Тем не менее, слава этого чуда так распространена по всем окружающим странам, что исконно 6 января бывает огромное стечение верующих богомольцев.
Пообедавши у настоятеля, сопровождаемые братией за ворота монастыря, мы сели на коней и продолжили свой путь.
К нам присоединился монах русский из одного из скитов горы, приехавший оттуда в Иверский монастырь к празднику Крещения и возвращавшийся к себе.
Мы заехали в несколько монастырей, между проч., в столицу полуострова, небольшое местечко, где обитают правители всех монастырей Афонских[286].
Они состоят из трех лиц и никакая мера в администрации не может быть законна, если она не утверждена всеми тремя членами триумвирата. Для этого существует у них печать железная, составленная из 3—х частей, из которых каждая хранится у одного из триумвиров, а скрепление акта является действительным лишь тогда, когда все три части соединены в одно целое. Правители, все трое греки, имели вид почтенный и один из них, с длинною черною бородою, был необыкновенной красоты[287].
Оттуда мы поехали дальше к Русскому монастырю, стоящем на южном берегу полуострова. Русский монах, сопровождавший меня, хотя и принадлежал к одному из скитов, расположенных по дороге от Иверского к Русскому монастырю, просил у меня позволения продолжить путь со мною, так ему понравилось быть в обществе приезжего соотечественника.
Он был превеселого нрава[288], и пел разные песни, покачиваясь на своей лошадке. У него была русая борода, голубые глаза, чисто русский тип, представляющий полный контраст со здешними греческими монахами.
Перед закатом солнца приехали в Руссик, или Русский монастырь[289] и были опять приняты с особым почетом. Монахи там жили чисто русские и в нем два настоятеля — один грек и один русский, но грек был все—таки главным начальником[290].
Мне дали большую комнату с низкими диванами. Кругом, по неизменному навеянному Востоком обычаю, поместили со мною моего живописца и монаха, приехавшего со мною, думая тем мне угодить.
Вечером я пошел в всенощной и был поражен прекрасным пением: монахи становились в ряд перед иконостасом, как я видел в Донском монастыре в Москве. Голоса были превосходными. Между проч<ими> я обратил особое внимание на глубокий, необыкновенно хороший бас и узнал, что это был Лисянский[291] — брат моего приятеля и сослуживца, который уже жил давно на Афоне. Служивший некогда в кавалерии, покинул общество людей, посвятив себя самой аскетической жизни: он был схимником.
Я ужинал с обоими настоятелями и схимником Макаровым, бывший богатым купцом и владельцем нескольких домов в Петербурге[292]. Распродав всё свое состояние и имущество, он уже в пожилых летах удалился на всю жизнь на Афон, пожертвовав много на украшение здешних церквей. Он тоже с большим удовольствием разговаривал со мною, был весел и казался доволен избранным родом жизни.
Распростившись с ними мы пошли спать. Я и Кордова расположились на ночь на диванах...[293]
<Сицилия, Неаполь, Рим>
<1850>
...Мы обогнули западный берег Сицилии, видели порт Марсала и потом прошли вдоль северного берега против Палермо. Откуда взяли курс на Неаполь. После благополучного плавания мы подошли ночью к острову Капри; на следующее утро был мертвый штиль и мы не могли подвигаться. Я решился выкинуть весла, что мне еще на яхте еще не случалось. Погода была восхитительная, море и небо синее, вид залива с окружающими горами и островами имел действительно что—то волшебное. До нас доходил сначала мутно, потом всё яснее и яснее шум города.
Наконец, мы дошли до рейда и я втянулся в практическую гавань, где отшвартовались у самого берега. В Неаполе были тогда, при короле Фердинанде, посольства всех держав; посланник наш граф Хрептович[294] был в отлучке и поверенным в делах был барон Шёпинг.
Меня познакомили с высшим неаполитанским обществом, которое было в то время очень блистательно и я каждый вечер был приглашаем на вечера, обеды и балы. На моей яхте было так много посетителей и, между прочими, брат короля, граф Сиракузский и граф Aquila, генерал-адмирал флота; английских и русских путешественников было тоже немало. В числе лиц неаполитанского общества особенно выдавались княгиня Torella, герцогиня Bivona, герцогиня Sclafani, князь Denfice, герцог Forli, Gioia и пр. С некоторыми из этих дам я знакомился в театре San Carlo. В Неаполе существовал обычай представлять первый раз своих знакомых дамам в их ложах. У герцогини Bivona собирались ежедневно, преимущественно мужчины, после 12—ти часов ночи, сидели долго, курили и разбирали всё, что делалось в обществе. Я узнал два года тому назад, в бытность мою в Италии в 1886 году, что та же самая герцогиня Bivona принимала каждый вечер и в те же самые часы, т. е. по истечении 36—ти лет!
Русское общество состояло из обитавших постоянно в Неаполе графини Сухтелен[295] с двумя дочерьми (которые живут в Неаполе и в настоящее время), госпожи Обресковой с тремя дочерьми, из коих одна была замечательная красавица; в этом доме бывали рауты и вечера с шарадами и спектаклями, на которые собиралось всё неаполитанское общество[296]. Там, между проч<ими>, я познакомился с пользующейся тогда известностью, необыкновенно красивою Lady Fleming. Между нашими соотечественниками были еще: княгиня Долгорукова, вдова виленского генерал-губернатора, и госпожа Бутенева, жена нашего посланника в Риме[297]. Она выезжала в общество со старшей дочерью г. Бутенева от первого его брака[298]; вторая же несчастная дочь, которой (улыбающаяся мне) судьба готовила в близком будущем тяжкую участь быть связанною со мною неразрывными узами, была еще слишком молода, чтобы показываться в гостиной своей матери; я даже ни разу ее не встречал.
Во время пребывания моего в Неаполе я узнал, что Папа Пий IX, бывший долгое время в Гаэте[299], должен был возвратиться в
