Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский
Я сейчас же нанял экипаж и поехал на почтовых в Рим. Ожидая там приезда Папы, я явился к нашему посланнику Аполлинарию Петровичу Бутеневу[300], который во всё время, с начала революции, подвергаясь немалой опасности, не покидал Пия IX и переехал потом в Гаэту, куда Папа с трудом переселился, был вынужденным переодеться в светское платье, дабы не попасть в руки революционеров. Г—н Бутенев любезно пригласил меня сопровождать при встрече, которую собирались сделать Папе и при других торжествах.
В назначенный для въезда день[301] г. Бутенев отправился в парадной карете, как и другие посланники в собор Латеранский[302]. Там на площади стояли французские войска и множество народа. Дипломатический корпус и множество народа. Дипломатический корпус и разные сановники стояли на большой наружной лестнице, обращенной к воротам Св. Иоанна Латеранского.
Вдруг, мы услышали крики народа и в тот же момент увидели коляску с четверкою почтовых лошадей á la d'aumont[303] c двумя почтальонами, выезжающую из ворот на площадь. Французские войска взяли на караул, потом все солдаты и караул встали на колени; коляска подъехала к лестнице. Должностные лица в мундирах и дипломатический корпус бросились навстречу к Папе, и многие из них встали на колени и целовали ему руки и ноги. Папа благословлял направо и налево. Испанский посланник Martines de la Rosa[304], первый по старшинству из дипломатов при Ватикане, приветствовал Его Святейшество и навзрыд плакал. По обе стороны лестницы стояли на коленях французские солдаты, через линию которых прорывались из толпы люди, целовали руки, ноги и подошвы Папы. Он казался очень тронутым, прошел во всю длину собора до самого алтаря, у которого он стал на колени и молился, склонив голову на обе руки. Сцена была весьма трогательная. Трибуны по обе стороны алтаря были переполнена дамами римской аристократии и дипломатического корпуса, большая часть которых из них рыдала.
После краткого богослужения Папа сел в парадную золоченую карету, весь дипломатический корпус и римские князья — за ним. Я сидел с русским посланником в карете; на сидении впереди против нас был секретарь посольства Альфред Грот[305] (бывший мой товарищ по университету).
По пути, до самого собора Св. Петра стояли по обе стороны улицы войска. За ними, у окон и на балконах — множество народа. Везде был большой энтузиазм.
Картина шествия в собор Св. Петра была величественная. Французские войска стояли и внутри церкви по обе стороны и громко раздавалась команда по—французски: «Présence!»[306] и проч. Солдаты становились на колени.
У большого алтаря (Confessione) было отслужено молебствие непродолжительное, и весь кортеж, Папа с кардиналами, швейцарцами, свитою в живописных костюмах, диплом<атический> корпус и главные сановники римские пошли в Ватиканский дворец.
Там, в одной из зал, Martines de la Rosa опять сказал речь, Папа отвечал и откланялся всем, видимо тронутый и утомленный от сильных впечатлений, испытанных в течении дня.
<Англия>
<1850–1851>
...Мы вошли на Плимутский рейд мимо знаменитого тамошнего “break—water”[307] и стали на якорь против здания яхт—клуба “Royal Western Yachtclub”. С моей стороны находился прекрасный парк с вековыми деревьями и замок лорда Mount Edgcumbe[308]. Там впервые, после запаленных южным солнцем земель мы увидели поля свеже—зеленого цвета.
Вскоре после того, как я стал на якорь, приехал ко мне какой—то господин от командора Яхт—клуба, [чтобы] предложить моей “Imperial Higness” принять — на время моего пребывания в Плимуте звание почетного члена клуба, так как у них имелись списки яхт и Русского Импер<аторского> яхт—клуба с обозначением позывных их вымпелов, то им было известно имя моей яхты. Он спросил меня, был ли я a cousin of the Emperator Nicolas?
Плимут — один из лучших портов в Европе, и я посетил Адмиралтейство, где строилось и исправлялось много военных кораблей. Оставшись на рейде дня два, я отправил яхту на остров Wight[309] в Cowes[310], а сам поехал по железной дороге в Лондон.
В это время вся Англия была занята смертию ее великого государственного деятеля sir Robert Peel[311], скончавшегося, сколько помню, от последствий падения с лошади.
В Англии был тогда русским послом барон Брунов[312], долго занимавший этот пост и отличавшийся как тонкий дипломат и умный человек, но, кажется, был не очень уважаем относительно нравственных качеств. При посольстве состоял секретарем мой товарищ по Университету и большой друг — Михаил Михайлович Виельгорский[313].Пробыв в Лондоне несколько дней в самый разгар сезона, я поехал в Портленд, оттуда в Кауз, где застал свою яхту, стоящую в гавани для мелких исправлений после большого плавания, и окраски разных частей судна.
Там посетил меня старый гувернер и друг Мr. Colyar. Он жил у меня на яхте и мы делали вместе прогулки пешком и в наемных кабриолетах по разным направлениям по красивому этому острову, вспоминая, как мы жили там в 1835 году и путешествовали по Англии, когда не было еще железных дорог — одна только между Манчестером и Ливерпулем была тогда открыта для публики.У меня тоже гостили на яхте лейтенант Лисянский, находившийся тогда с казенным поручением от адмирала Лазарева[314] и Виельгорский.
Однажды, возвращаясь с прогулки на яхту, узнаю, что заехали ко мне какие—то англичане, оставившие мне записку. Это были Lord George[315] и Lady Adelaide Paget, сын и дочь маркиза Anglesey[316]. Они приглашали меня от имени отца обедать у него на следующий день в 8 часов вечера, в замке, ему принадлежащем, у самого берега моря. Я был очень удивлен этим приглашением, так как я ни с одним членом этого семейства не был знаком, но вспомнил, что брат мой Александр в путешествии своем в Англии в 1837 и 1838 годах бывал у старика маркиза, ознаменовавшего себя проведенною им стремительной кавалерийской атакой при Ватерлоо, в которой он лишился ноги. Ему в 1850 году было уже более 80—ти лет, он был в чине фельдмаршала, ходил без палки, с подставною ногою, и даже ездил верхом и на
