Збигнев Войцеховский - Иван Поддубный. Одолеть его могли только женщины

Эмилия уже успела переодеться, на ней был тот самый шелковый халат с золотыми драконами, который так сильно врезался в память Ивану в душе.

– А мы его, этот столб, будем теперь всегда подпиливать, – засмеялся синьор Труцци. – Ну все, Иван Максимович, идите на поклон к публике. Слышите, как они надрываются, вы их любимец.

Минут пять пришлось кланяться, пока наконец шум в зале не утих. А затем начались борцовские схватки. И вновь ни одного поражения. Каждый раз, когда Поддубный впечатывал противника лопатками в ковер, раздавались свист, топот, крики. Особо громко кричали женщины. Некоторые из них даже бросались к арене, чтобы вручить победителю цветы, и ливрейным приходилось удерживать экзальтированных дам. Иван просто ощущал на себе исходящую из амфитеатра энергию. Это грело душу, ему удалось завести людей.

И только «черные» букмекеры, принимающие ставки, нервно кусали губы. Непобедимый борец не входил в их планы, отбирал у них хлеб. Если исход борьбы предрешен, то кто же захочет ставить на кого-то другого, как не на Поддубного?

Наконец отгремели прощальные аплодисменты, публика потянулась к выходу. Поддубный прошел мимо синьора Труцци, который очень сосредоточенно беседовал с одним из букмекеров и кивал.

– Иван Максимович, вы через полчасика зайдите ко мне, – попросил владелец цирка.

– Хорошо, синьор Труцци, – не подозревая ничего плохого, ответил Иван.

Поддубный был во всем пунктуален: в тренировках, в выступлениях, в данном другим слове. А потому ровно через полчаса он уже находился в небольшом кабинете синьора Труцци. Итальянец широко улыбался, но улыбка, это сразу же чувствовалось, была не слишком искренней. Хозяин кабинета разжег под кофейником спиртовку и заговорил, несколько заискивая:

– Насчет телеграфного столба мы уже с вами договорились. Согласитесь, так будет лучше для номера.

– Конечно, это обман, – заметил Поддубный. – Лучше бы столб ломался сам по себе.

– Какой же тут обман? – всплеснул руками итальянец. – Это цирк! Не считаете же вы обманом выступление факиров? Или то, как спотыкается и падает на арене паяц. Зрелище – вот чего ждет от нас зритель. Зрелища и еще раз зрелища.

– Я все-таки не факир, не фокусник, а атлет. Все должно быть по-настоящему, – еще упрямился Иван, хотя в душе понимал, что прав опытный антрепренер.

Синьор Труцци осуждающе покачал головой:

– Ведь вы разумный человек, хотя такое среди борцов – редкость.

– Хорошо, насчет столба я согласен, пусть будет подпиленный.

Шипевший до этого кофейник забулькал. Синьор Труцци торопливо снял его с огня, погасил спиртовку стеклянным колпачком.

– Кофе не желаете? – поинтересовался он у Ивана, давая понять, что главный разговор, ради которого его и пригласили, еще впереди.

– Не откажусь.

Ароматный кофе полился в чашечки. Одна из них исчезла в могучей ладони атлета. Итальянец несколько манерно взял чашку за тонкую фарфоровую ручку, подул на горячий кофе и сделал маленький глоток.

– В воскресном выступлении у нас будут значительные изменения, – таинственным тоном заговорил синьор Труцци. – Дело в том, что к нам из Одессы приезжает чемпион Паппи.

– Серьезный борец, – припомнил Поддубный. – Об этом итальянце даже во французском журнале по атлетизму писали.

– Вот именно, что серьезный и знаменитый, – нервно улыбнулся владелец цирка.

– Постараюсь у него выиграть, – пообещал Иван.

И вновь синьор Труцци осуждающе покачал головой.

– Не стоит этого делать, – прозвучало неожиданно.

– Почему же? – удивился Иван.

– Вам известны такие понятия, как «шике» и «бур»? – поинтересовался итальянец и тут же, не дождавшись ответа, продолжил: – «Шике» – это схватка понарошку, мастерская демонстрация приемов на публику. То самое зрелище, о котором я говорил. Результат такой схватки известен борцам заранее. Они договариваются о победе одного из них. В «буровой» же схватке побеждает сильнейший. Она может быть не такой зрелищной. Но, согласитесь, зачем каждый раз выкладываться на ковре полностью? Вы еще очень молоды и, наверное, не слышали о «гамбургском счете»?

– Отчего же, слышал, – пожал могучими плечами Поддубный. – Раз в год борцы-чемпионы собираются в Гамбурге и при закрытых дверях меряются силой, чтобы знать, кто на самом деле чего стоит.

– А вы хотите каждое выступление проводить по «гамбургскому счету». Себя не бережете. Вы должны будете в конце схватки поддаться Паппи. За это получите тройной гонорар за выступление. Задаток могу заплатить хоть сейчас, – итальянец уже потянулся к сейфу.

Деньги не были бы лишними для Поддубного, но он отрицательно покачал головой.

– Специально поддаваться я никому не стану.

– Хотел бы напомнить, – сузил глаза итальянец, – что вы работаете на меня. И разрушать свое дело я никому не позволю. Вы сделаете так, как я скажу.

– Да, я работаю на ваш цирк, – согласился Иван. – Получаю от вас деньги. Но поступал я на работу по контракту. И если вы покажете мне в нем пункт, согласно которому я должен поддаться, то я так и сделаю.

Синьор Труцци нервно забарабанил пальцами по столешнице, отпил успевший остыть кофе, скривил губы.

– Я заплачу в пять раз больше, – поднял он цену. – Вы поддадитесь ему только один раз. На следующий день можете и выиграть, если у вас это получится.

– Нет, на обман я не пойду, – твердо заявил Иван Максимович. – Все будет по-честному. Могу идти? – он поднялся, давая понять, что уговаривать его бесполезно.

Синьор Труцци это почувствовал.

– Смотрите, пожалеете, Иван Максимович. Так дела не делаются. Спокойной ночи.

Неприятный осадок остался на душе у Поддубного от этого разговора. Остаток недели он выступал как обычно, итальянец не напоминал ему о своем предложении и только в субботу спросил:

– Не передумали? Плачу вшестеро больше.

– Схватка будет честной, «буровой». Никакого «шике», – пообещал Иван.

Свидетельницей этого короткого разговора стала и венгерка Эмилия. Сорокалетняя красавица-эквилибристка азартно блеснула глазами, словно хотела поддержать решительность атлета. Иван благодарно ей кивнул.

Сказать, что Поддубный не волновался, нельзя. Он не был уверен, что выйдет победителем. Впервые ему предстояла схватка с настоящим чемпионом. Приняв душ в гостинице, он понял, что уснуть с ходу ему не удастся. В голове он раз за разом прокручивал предстоящий бой, прикидывал, какие приемы лучше всего использовать. А думается всегда лучше на ходу. Размеренный шаг упорядочивает мысли. И Иван решил прогуляться по городу своим излюбленным маршрутом. Он шел по вечернему малолюдному променаду. Свет тусклых фонарей бросал на мостовую призрачные тени. Многие из поздних прохожих узнавали его. Кто-то даже здоровался, приподнимая шляпу. Иногда за спиной слышалось восхищенное: